Перекрываемый тенями влажными, Затон укромный Успел мелькнуть… К водице милой! Бегом по пляжику — Стать в струи темные, В воде по грудь. Шуршат ракиты
Стихотворения поэта Андреев Даниил Леонидович
Народная память хранит едва Деяния и слова Тех, кто ни почестей, ни торжества Не пожинал искони; Громом их доблести не сотрясен Сумрачный строй времен;
Они молились за многошумное Племя, бушующее кругом, За яростных ратников битв безумных, За грады, разрушенные врагом: Они молились о крае суровом, Что выжжен, вытоптан
По книгам, преданьям и кельям Я слышал: в трудах мудрецов Звенят серебристым весельем Шаги Ее легких гонцов. Какою мечтой волновались Томленье мое и тоска,
Золотом луговых убранств Рай я в мечтах цвечу. Холодом мировых пространств Гасит мне Бог свечу. Гасит мне Бог свечу Сказок и детских вер; Если
И воздух, поющий ветрами, И тихо щебечущий колос, И воды, и свищущий пламень Имеют свой явственный голос. Но чем ты уловишь созвучья Лужаек, где
Утро. Изморось. Горечь сырая. От ворот угасшего рая День и голод жесткою плетью Гонят нас в бетонные клети. По ночам провидцы и маги, Днем
Я не отверг гонца метельного, Не обогнул духовных круч я, Глухой водой благополучья Не разбавлял вина в ковше! Дыханью шторма запредельного, Напевам космоса —
Я не знаю — быть может, миллиард миллионов Соучаствует службам пятимерных пространств? Сколько воль, досягнувших до небесных аккордов, Свои души включают в краски этих
Я любил тебя горчайшею из дружб за то, Что никто еще не понял наших душ — никто. Эти мутные ночные небеса, ветра, Диски желтых
Чтоб лететь к невозможной отчизне, Чтобы ветер мечты не стих, У руля многопарусной жизни Я поставил тебя, мой стих. Чтобы сердце стало свободным, В
Сном, мимолетным, как слово, Краткая ночь завершилась. Многоголос и кипуч, День занимался, и снова Серое небо расшилось Красным узорочьем туч. Лишь обняла. Не сказала:
Наитье зоркое привыкло Вникать в грозящий рухнуть час, В размах чудовищного цикла, Как вихрь летящего на нас. Увидел с горного пути я, Зачем пространства
Поднявшись с гулом, свистом, воем, Пугая галок, как дракон, К волнистым облачным сувоям Помчалась груда в десять тонн. Ревут турбины в спешке дикой, Чтобы
Завершается труд, раскрывается вся панорама: Из невиданных руд для постройки извлек я металл, Плиты слова, как бут, обгранил для желанного храма, Из отесанных груд
Свисток. Степную станцию готов оставить поезд. В замусоренном садике качнулись тополя, Опять в окно врывается ликующая повесть Полей, под солнцем брошенных, и ровная земля.
Когда несносен станет гам И шумных дней воронки жадные, Ты по уютным городкам Полюбишь семьи многочадные. Хозяйка станет занимать И проведет через гостиную, Любовна
Вы, реки сонные Да шум сосны, — Душа бездонная Моей страны. Шурша султанами, Ковыль, пырей Спят над курганами Богатырей; В лесной глуши горя, Не
С бдящими бодрствует Ангел. — Не спи: Полночь раздвинет и слух твой, и зренье. Вот зазвучал от вершин в отдаленье Колокол на золоченой цепи.
Когда, в борьбе изнемогая, Взметает дух всю мощь на плоть, Миг раздвоенья ждет другая — Вползти, ужалить, побороть. Она следит за каждым шагом; Она
Предоставь себя ночи метельной, Волнам мрака обнять разреши: Есть услада в тоске беспредельной, В истребленье бессмертной души. Как блаженны и боль, и тревога! В
А прожекторы — тускло-розовый и багровый — То выхватывают, то комкают облака, Будто плещутся пламенеющие покровы Сатурналии, — вакханалии, — гопака. Развиваются и свиваются
Порой мне брезжила отрада В простом, — совсем, совсем простом: Подкрасться полночью из сада И заглянуть в мой сонный дом. Окно распахнуто. Гардины Чуть
Вновь с песчаного Востока дует Старый ветер над полями льна… А когда за соснами колдует Поздняя ущербная луна — То ль играют лунные седины
Это свершилось в начале пути… Даймон! мрак освети! Дай мне нащупать знаки-слова Брезжущему едва!.. Глубинные шрастры, их мощный слой От нас отгорожен бурлящей мглой,
— Не пробуй разъять изощренною мыслью Мой двойственный образ: в нем солнце и тьма. Своих отражений сама не исчислю. Покорных созвездий не помню сама.
Над талыми кровлями ранней весной Призывные ветры нам шлет юго-запад: В них — жизнь непохожих народов, и зной, Густых виноградников приторный запах. Пьянящие образы
Долго речь водил топор С соснами дремучими: Вырублен мачтОбор Над лесными кручами. Круглые пускать стволы Вниз к воде по вереску. Гнать смолистые плоты К
Милый друг мой, не жалей о старом, Ведь в тысячелетней глубине Зрело то, что грозовым пожаром В эти дни проходит по стране. Вечно то
Так вот царица человечества, Зиждительница бытия! Быть может, в древних храмах жречество О ней шептало, смысл тая. И не ее ль дыханье буйное Поныне
Медленно зреют образы в сердце, Их колыбель тиха, Но неизбежен час самодержца — Властвующего стиха. В камеру, как полновластный хозяин, Вступит он, а за
На орлиных высотах Непала, Как цветок в снеговом хрустале, Вся в заоблачных снах, увядала Моя прежняя жизнь на земле. Дольний мир, как отраву, отринув,
О, превышающий ангелов! Страшно Словом коснуться этих пучин, Скрытых исконно личиной всегдашнею Видимых следствий, зримых причин. Что Ты осуществлял, что загадывал — Звуками, знаками
Веселым, как вечный мальчишка — Адам — Отдаться реке полноводной; По селам, по ярмаркам, по городам Коснуться плоти народной; Вдыхать, осязать, слушать, следить Стоцветного
Вот лесной перерыв: Скоро церковь и мост… Вдалеке, из-за круч у реки, Как упорный призыв Человеческих гнезд, — Рам-там-там! — барабанят вальки. И с
Перед взором Стожар — бестелесным, безгневным, безбурным — Даже смертный конец не осудишь и не укоришь… Фомальгаутом дрожа, золотясь желтоватым Сатурном, Ночь горящий венец
— Смерть не равняет чернь и героев. Каждому — только свое: не дивись! Доблесть деяний расширив, утроив, Примет героя вышняя высь. И в планетарно-эфирном
А еще я люблю их — Прутья старых оград у церквей, Если в медленных струях Нежит их полевой тиховей. Здесь бурьян и крапива Да
Порхают ли птицы, играют ли дети, С душою ли друга скрестится душа — Ты с нами. Ты с ними, невидимый Третий, Невидимый хмель мирового
Не поторапливаясь, ухожу к перевозу Утренней зарослью у подошвы горы, Сквозь одурманивающие ароматами лозы, Брусникою пахнущие от вседневной жары. Как ослепительны эти молнии зноя
Полдневный жар. Тропа в лесу. Орешники вокруг. Зыбь ярких веток на весу Перед глазами… — Вдруг Треск по кустам, дыханье, топ, Мгновенье — шорох
Громыхают в метро Толп Воды. Единицу — людской Мчит Вал. Заливаются вниз Все Входы, Лабрадор и оникс Всех Зал. А снаружи — в огнях
Мы на завтрашний день негодуем, и плачем, и ропщем. Да, он крут, он кровав — день побоищ, день бурь и суда. Но он дверь,
К огню и стуже — не к лазури — Я был назначен в вышине, Чуть Яросвет, в грозе и буре, Остановил свой луч на
Когда еще помедлил раз На выжженном, сухом откосе я, Внизу прохладно-теплый час Уже встречала Феодосия. И ток воздушный и густой Огни туманил над окраинами
Она читает в гамаке. Она смеется — там, в беседке. А я — на корточках, в песке Мой сад ращу: втыкаю ветки. Она снисходит,
Незабвенный, родной! Не случайно Год за годом в квартире двойной Твоей комнаты светлая тайна За моей расцветала стеной! И уж воля моя не боролась,
Враг за врагом. На мутном Западе За Рону, Буг, Дунай и Неман Другой, страшнейший смотрит демон Стоногий спрут вечерних стран: Он утвердил себя как
Плывя к закату, перистое облако Зажглось в луче, И девять пробил дребезжащий колокол На каланче. Уж крик над пристанью — «айда, подтаскивай» — Над
В сизую оттепель, в сумерках, по нескончаемым залам, Фрески минуя и мрамор, я в забытьи проходил. Как я любил эти лики!.. Каждый из них