Вижу, как строится. Слышу, как рушится. Все холодней на земной стезе… Кто же нам даст железное мужество. Чтобы взглянуть в глаза грозе? Сегодня с
Стихотворения поэта Андреев Даниил Леонидович
Сияла ровным светом газовая Цепь фонарей в ночной тиши, Неотвратимый путь указывая, Поцеловав глаза души. Ресницы вкрадчиво поглаживая, Лаская лоб, как вещий друг, Она
Я любил эти детские губы, Яркость речи и мягкость лица: С непонятною нежностью любят Так березу в саду у отца. Ее легкая мудрость учила
И «Вечную память» я вспомнил: Строй плавных и мерных строф, Когда все огромней, огромней Зиянье иных миров; Заупокойных рыданий Хвалу и высокую честь; «Идеже
Индия! Таинственное имя, Древнее, как путь мой по вселенной! Радуга тоскующего сердца, Образы, упорные, как память… Рассказать ли? – Люди не поверят, Намекнуть ли?
В сердце ночь. В судьбе темно, Ждать награды не с кого… …Поезда поют в окно — С Брянского, со Ржевского, От вместилищ тьмы и
Подергиваются пеплом оранжевые поленья, Сужается у камина и блекнет горячий свет… О, эта терпкая мудрость просвечивающих мгновений, Когда ты уснешь бездумно, и ласк твоих
Свежий вечер. Старый переулок, Дряхлая церковушка, огни… Там тепло, там медленен и гулок Голос службы, как в былые дни. Не войти ли?.. О, я
Тихо, тихо плыло солнышко. Я вздремнул на мураве… А поблизости, у колышка, На потоптанной траве Пасся глупенький теленочек: Несмышленыш и миленочек, А уже привязан
Как не любить мне колыбели Всех песен, скорби, торжества, Огни твои, мосты, панели, Тысячешумная Москва! От игр в песке, в реке, в газонах, Войдя
Я мог бы рассказывать без конца О тех неизбежных днях, О праздниках солнечных тех времен, О храмах и культе том; О бого-сотворчестве; об ином,
Другие твердят о сегодняшнем дне. Пусть! Пусть! У каждого тлеет — там, в глубине — Таинственнейшая грусть. Про всенародное наше Вчера, Про древность я
Дедов бор, полотно, и неспешно влачащийся поезд, Стены чащи угрюмой… И вдруг — Горизонт без конца, и холмов фиолетовых пояс, И раскидистый луг. Ярко-белых
Берег скалистый высок. Холоден мертвый песок. За разрушенными амбразурами, В вечереющей мгле – никого. Брожу я, заброшенный бурями, Потомок себя самого. Постылая грусть терпка
Истоки сумрачной расколотости На злой заре моих годин Ты, темный друг ненастной молодости, Быть может, ведал лишь один. Светлели облачными отмелями Провалы мартовских чернот
Бор, крыши, скалы — в морозном дыме. Финляндской стужей хрустит зима. На льду залива, в крутом изломе, Белеет зябнущих яхт корма… А в Ваамельсуу,
Усни, — ты устала… Гроза отгремела, Отпраздновал ливень ночную весну… Счастливому сердцу, счастливому телу Пора отойти к беспечальному сну. Светает… Свежеет… И рокот трамвайный
Позади – горы, белый шелк снега, А внизу – пажить и луг зеленый. Там, внизу, – селенье: Там идет стадо, Пастухи смеются, Мычат яки,
Мы — лучи Люцифера, восставшего в звездном чертоге, Сострадая мирам, ненавидя, любя и кляня; Мы — повстанцы вселенной, мы — боги Легендарного дня. Смутно
О, знаете ли вы, господа, как нам дорога эта самая Европа, эта страна святых чудес? Достоевский 1 Запад! Великое, скорбное слово! Зарев бесшумных прощальный