Полоумные стихи На Страстной неделе: Озеркаль и остекли Гробы, колыбели, Застекли и зазеркаль Русла всех сосудов! — Вопля слезного хрусталь Не для пересудов Здравомыслящих
Стихотворения поэта Лиснянская Инна Львовна
Часы остановились. Кот чихнул. Фонарь мигнул на электростолбе. Ты постарался так, что зачеркнул И тень воспоминанья о себе. Ты постарался так, что навсегда Забыла
Отдай меня в дом престарелых! Это не горе. Отдай меня в этот архив, где жизненный свет Писем любовных и дневниковых историй — В коробках
Еще поспи, еще не утро, Еще услышишь в год Змеи, Как ветры Азии — полундра! — Свистят на палубе земли. Еще услышишь в час
Не слушала ни оракула, Ни фактов, ни ворожей — Судьба надо мною плакала, А я смеялась над ней. Все было и в небыль кануло.
Такое, мой немилый, Житье-бытье: Меня любовь забыла, А я — ее. Судьба пустоголова, Как трын-трава. Меня забыло Слово, А я — слова. И всякий
Оттого ль, что мороз, все пути серебря, Знать не знает про холод вины, Не могу я себя оторвать от себя И взглянуть как бы
Я с собой в разговоре три тысячи с лишним лет. Галилейское море — озеро Генисарет. Облака на Фаворе — как белый Его хитон. И
Я обмыла водой из крана Твои веки, грудь и живот, И мой рот, как жгучая рана, Целовал твой холодный рот. Я сдержала рыданье вдовье,
Девятое десятилетье. Ни дедки, ни бабки, ни репки. И вот я на этом свете Живу, как белье на прищепке. Глотаю флюгерный воздух, Дрожу от
У всякой мысли жало есть двойное. Поэтому и в бедности не бедствую. Для тела — притяжение земное, А для души, естественно, — небесное. Поправь
Под березой на скамеечке По ее пишу линеечке, И хоть время пахнет бойнею, Мне становится спокойнее: Разлинованное дерево — Суть страданья одинокого, — В
Серебрится луна на облачном блюде. Мы не судья себе и другим не судья. Хорошо бы спалось мне, да вот беда: Мир мигрирует — движутся
Розов от роз и лилов от сирени Сад, где я в птичьем ищу сообщенье Мир, где Адам мой до вечного сна Тварям и травам
Мой отец — военный врач, Грудь изранена. Но играй ему, скрипач, Плач Израиля! Он за музыку, как пульс, Нитевидную, Отдал пенсию, клянусь, Инвалидную. Он,
Время стоянок летающих поездов — Акация гнется под грузом поющих дроздов, — Средь острых шипящих мягкие гласные звуки, — Русская речь вплетена в воздушные
Мы, русские, на мифы падки. Хоть землю ешь, хоть спирт глуши, Мы все — заложники загадки Своей же собственной души. Змею истории голубим, Но
Средь упований наших и разрух, Среди деревьев с пеной на устах, — Как ночь прошла – запомнила кровать, Как день прошел – запомнила тетрадь,
Навеки меня просквозила Мгновенного солнца стрела. Что есть, то и есть. А что было — Лишь тень от весла и крыла. Мне всякое лишнее
Конкретность — это владения быта, А бытие абстрактно. Тайна, которая в небо зарыта, Не знает пути обратно. Арабка идет дорогой потертой. И в виде
В нежном клевере луг, голубеет слегка водоем. Нет ни встреч, ни разлук, потому что всегда мы вдвоем. На постели из трав, как на царской
Временем прежним тебе докучать я не буду. Шагом неспешным приближусь к поросшему пруду Охристой ряской, окурками, листиком палым, Лунною маской и лаком звезды пятипалой.
1 Утро такое, что ветер пропах жасмином Да и сиренью. Время такое, что словно на поле минном Жду со смиреньем Взрыва. Но разве можно
Из духовки — картошка. Соленый груздь. «Амаретту» принес мне гость, — Из меня он пытается вырвать грусть, Как из стенки кирпичной гвоздь. Но и
Умереть, уснуть без покаянья, Надоели и позор и стыд… За окном пятнистое сиянье, И в пушистом кресле кот сидит. Ты, взращенный на домашней пище
Вечности не наскрести по сусекам. Верная календарю, С ветреным зеркалом, как с человеком, Случается, говорю: Нету отечества у пророка, Родины — у любви, Мне
Две руки я скрестила на каменном парапете. Ослепительна синяя зыбь. Справа сушатся сети, Слева — парусники, за спиною строенье мечети, Что по форме своей
Прости меня, что беспокою — ведь Мне смерть твоя — провал в календаре. Живу, как перст, верней, одна, как жердь. И мысли рано начали
Я предала тебя, московская зима. Но оказалось, — гостевать негоже: В чужом тепле прокрустово есть ложе, Себя в него я загнала сама. Я вылезла
Чтобы остаться как псалом… С. Липкин Задремали огни И дорога рябая… Мы сегодня одни, Баю, баюшки, баю. Так и жили вдвоем, Но с мечтой
Солнце июля. В море Окна растворены: Семья еще в полном сборе — Ни тюрьмы, ни войны. Море. Солнце июля, Зайчики на стене — Бабушкина
Каждый из нас выбирает одно из двух. …Еще во чреве Ревекки близнец близнеца вопрошает: Что больше сгодится в жизни — плоть или дух? —
Октябрь, десятое число, Еще двадцатый век – О только бы не замело, О только бы не снег! В виду слепяще-белой тьмы И сокращенья дня
Что за птица такая поет то скрипично, то трубно? Ни с того ни с сего Иногда человеку любому становится трудно От себя самого. Что
На солнце морось, на сердце верви, А в сердце пафос, Как будто ветер с каспийской верфи Толкает парус. Но там, где парус моих иллюзий
Когда не только над тобой — И под тобою облака, Иерихонскою трубой Гром слышится издалека, Овечьей топчутся гурьбой Среброкурчавые века. Но где костер и
В лесу, где не бытует эхо, Где лето — как в зиме прореха — Мой утлый дом. Собака лает, ветер дует, Мотыль порхает, хмель
Я в дому, как в яме долговой, — Кто войдет, того и привечаю. Почитай стихи мне, дорогой, За тарелкой щей и чашкой чаю. Прочитай,
Птица не ранится тучей, Рыба — волною. Что ж я от мысли горючей Стала больною? Дума моя не когтиста Да и беззуба, — Падают
На слова мой век разменян И летит, как вьюга: Друг от слабости надменен, — Пожалею друга. Я не вследствие недуга Жалостью крылата: Спесь бессилием
Весть не буквальная. Я вижу как во сне Яйцо пасхальное в компьютерном окне. Яйцо расцвечено: по тонкой скорлупе Мария мечется в смеющейся толпе. А
Электричество было открыто еще при Адаме и Еве: Он входил в ее лоно так плотно, как штепсель в розетку, — Как светильники быта, плоды
И птицы и заря-красавица Нет-нет, да сновиденья будят: В руке дающей пусть прибавится, А в отнимающей — убудет. Какая мудрая романтика, Какие глупые советы!
Что делать? — спросила у Жизни,- сказала: умри! Что делать? — спросила у Смерти,- сказала: живи! Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари, А
В синем небе вспыхнула свечка И всепамятно и светло. Зазвенела о камни речка, Как бутылочное стекло, И взлетают белые брызги Под зелено-стеклянный звон, —
Улыбкой слезу Стираю с лица, — Кому же к лицу То хворь, то ленца? Хочу — не в подъем, В подъем — не хочу,
В доме — пусто и в стране — не густо. Только ложь — рекой. Что-то тускло освещает люстра под моей рукой. Ну конечно, под
Тень от славы липнет к поэту, К тени лепится ремесло. Разметало мысли по свету, И судьбу в сугроб занесло. Намело, намело в отчизне —
Дивный леса обитатель В марте запестрел — Черен дятел, красен дятел И частично бел. Облетев седую крону На седой заре, Клювом, как по ксилофону,
В лесу многогнездном, Где каждый мал и велик, Лучом инозвездным Ты в сердце мое проник, — Последняя вспышка Последней моей любви, Умру от излишка