Стихотворения поэта Лиснянская Инна Львовна

Лето

Схимница зима и весна-блудница — Все прошло, мой друг, но осталось лето, Где на берегу смоква золотится И стучит волна в камень парапета. Чем,

Над черной пропастью воды

Над черной пропастью воды Вдруг показалось мне, Как две летящие звезды Столкнулись в тишине. И разминуться не могли, Сожгли себя дотла,- И долетела до

Я в зеркало гляну, бывало

Я в зеркало гляну, бывало,- По горлу прокатится дрожь,- Там черная совесть зияла Моими глазами, и все ж Покамест опалы и смерти Страшилась я

Не помню я ни птиц

Не помню я ни птиц, Ни рыб и ни зверей. Не помню и людей. Как лист между страниц, Зажата меж дверей. Но даже лист

Беду развожу словами

Беду развожу словами, Руками огонь гашу, А лед двухгодичный меж нами Сегодня прожгла глазами, А как — я тебе не скажу. На что тебе

Небо — влажная вата

Небо — влажная вата, — И дождик стучит в ребре. Если я бесновата, То кто же тогда в себе В этом мире, на хаос

Будь как все

— Будь как все, — говорила мать, Но зря я старалась. — Будь как все, — говорил супруг, Но зря я пыталась. — Будь

Нелегко приходит весна

Нелегко приходит весна, — И в апреле препятствуют вьюги. Но легко приходит строка, — И я в некотором испуге: Неужели прытче она Певчей птички

В дом наш приходят собратья, друзья, соседи

В дом наш приходят собратья, друзья, соседи, Два твоих сына и дочери две, Свечи горят на круглой подсвечной меди, В каждом стакане вино, как

Оттого, что не отесан камень

Оттого, что не отесан камень, Угол дома кажется округлым. Дерево зелеными руками Рвется к окнам, как ребенок к куклам, Чтоб увидеть, что внутри творится,

Затяжной дождь

Поздно мне бредить о дальней дороге. Месяц июль в предпотопной тревоге: В нищем краю Жизнь и безвылазна и непролазна, — Стрелы воды пробивают алмазно

Чтобы словесное шитье

Чтобы словесное шитье Не занавешивало сути, Чтоб сложной мысли бытие И вам открылось и минуте, Всю жизнь пытаюсь овладеть Наипростейшими словами. А это —

Дон Кихот

Стоит он, в отчаянье цепенея И простирая ладонь: Все бросили — Санчо и Дульцинея. Все бросили. Даже конь. Повсюду циники и пройдохи — Ни

Давно я вымерла

Давно я вымерла, Но так, как только море Могло бы вымереть, — По рыбке, по медузе, По устрице, по крабовой икринке, По капле, по

Твоя комната широкоокая

Твоя комната широкоокая Над рекою повисла, Вот и бродишь вокруг да около, Вот и бредишь без смысла. Гласных гладкое клокотание, Спотыканье согласных, — Ты

Столько в ее жизни было

Столько в ее жизни было, Что и грамоту забыла, И от имени юродивой Эту книжку я пишу, — Все в ней честно будет вроде

С судьбою не препираюсь

С судьбою не препираюсь, И это понятно вполне, — То, чему подчиняюсь, То и подвластно мне. Сейчас у зренья во власти Гор каменистых синь,

Послание файлу

Ах, дорогой мой Файл, рыжий мой новозеландец, У вас не погода, а вечнозеленый глянец, Рванул не за тем ли ты в теплую зону мира,

Всю жизнь читала Библию, и вот

Всю жизнь читала Библию, и вот Я очутилась на Земле Святой, — Среди знакомых гор, пустынь и вод Я чувствую торжественный заход Всей жизни,

В саду что ни день, то новинка

В саду что ни день, то новинка. Шиповник проснулся чуть свет, И розочка, как балеринка, Отважилась на пируэт. И глупо и несправедливо, Что, новости

Немного понимания и жалости

Немного понимания и жалости Хотя бы между близкими людьми. Я думала — хочу я самой малости, А это слишком много, черт возьми! Уста мои

Март. Слава Богу, без внешних событий

Март. Слава Богу, без внешних событий Время идет. На вопросительно-быстром иврите Птица поет. Около храма Святой Магдалины С низких высот Древних олив утвердительно-длинно Птица

Видно, мой ангел-хранитель — одна из ворон

Видно, мой ангел-хранитель — одна из ворон, Только закаркает — в комнате запираюсь, Так бережливо к столу своему прикасаюсь, Словно сгодится и он для

Господи, дай ему силы

Господи, дай ему силы Встретить и эту весну, Где голосистые пилы Трогают ель и сосну, Где низвергаются пылко Снежные глыбы с домов Под золотистой

Подушечками пальцев и глазами

Подушечками пальцев и глазами, Да и ноздрями ощущаю вещь, — Переживет нас созданное нами — И этот знак зловещ. Ужель Создателя мы пережили, И

Неизвестно, когда живу

Неизвестно, когда живу, Неизвестно, где нахожусь. Двигается ко рву Высокомерный гусь. Клюв — желтее листвы, Крылья — белей облаков. Радужные персты Ива роняет в

Фаэтон

Память или кинохроника? Свет былого или тень? Вот летит пыльца с тутовника На турецкую сирень! День такой, что и барышнику Не запомнится урон. По

Память я перепахала

Память я перепахала, Но возникли, как вчера, Дальней пальмы опахало, Дней павлиньи веера. Ну откуда что берется? Кровь шумит в моем виске На доходчивом,

Эта жизнь подобна рогоже

Эта жизнь подобна рогоже, Прижатой к коже, — Так груба, что уже не надо Искать в ней лада, Так жестка, что уже не стоит

Мы уйдем из словесной памяти

«Мы уйдем из словесной памяти» — Этой мысли мне не навязывай, Мне и так есть о чем поплакати Под плакучею тенью вязовой. Вижу дачный

В море дождя

1 Блещут над жизнью старой Молниевы мечи. Стало крылом Икара Тело моей свечи. Воск ее слезный перист, Нервен огонь живой. А за окошком —

Какая право, благодать

Какая право, благодать Среди вещей, событий, тем Ничто ни с чем не сопрягать, Ничто ни с чем не рифмовать, Не сравнивать ничто ни с

Четыре руки

Эти четыре руки, как в древнем мифе дано, Протянуты через лето, — Это четыре реки — масло, мед, молоко, вино — Протекают по саду

Триптих тоски

1 Вот такой расклад У моей тоски: Неподвижны взгляд Да и две руки, Неподвижен день, Неподвижна ночь, Лишь уму не лень Думушку толочь, —

Когда бы только воду

— Когда бы только воду — Да на чужую мельницу, На мельницу чужую И кровь сегодня льем!.. Скажи, на кой юроду Стращать сестру-скудельницу, —

Диптих

1 Буйно желтеет сурепка, белеет ромашка, — Слезная горло мое сжимает петля. Ежели к телу ближе своя рубашка, Значит, к душе ближе своя земля.

Отцвели облака

Отцвели облака. Осыпаются крупным дождем. Мы с тобой не века, мы с тобой только дождь переждем. Как похож на кольчугу твой плащ! Под широким

Я, родом из города рыб, погибающих в нефти

Я, родом из города рыб, погибающих в нефти, Я, жительница Москвы, пребывающей в нетях Невнятных реформ и устойчивой ностальгии, В Эйлат тороплюсь, где без

Так мало гостей дорогих бывает в стихах

Так мало гостей дорогих бывает в стихах. Боюсь, разойдутся — и я останусь одна. Пришла я к печальному выводу не впопыхах, А сидя напротив

Нет ничего на свете капризней

Нет ничего на свете капризней, Чем одинокие зеркала. Лишь в обнищалом зеркале жизни Вижу теперь, что счастливой была. В нем без тебя полдуши исчезло,

Зеленым лаком ногти я налачу

Зеленым лаком ногти я налачу, Пускай сулят все десять лепестков Еще одну весну, да и удачу — Как из снегов, мне вылезть из долгов.

Вдохновение

Блаженства всплеск и волн прилив, — И снова мир и мрачен и пустынен. И думается: пустоты отлив В душе моей отнюдь не беспричинен. Идут

Вся столица пестрит рекламами

Вся столица пестрит рекламами Полуночными и полдневными. Переходы все дышат драмами Как наземными, так и подземными. Мать с младенцем сидит на краешке Тротуара у

Посошок

Мне когда-то был стишок, что посошок. Шла за ним вслепую. Мне выстукивал, вызванивал дружок Колею земную. Шел он галькой, шел брусчаткой, шел песком, Бродом,

Встал над тобою черный гранит

Встал над тобою черный гранит, Необработан камень с торца. Ангел, который меня хранит, Обрел черты твоего лица В нимбе седого венца. Голосом, как окисленная

Дым

В рюкзачок впихнула я манатки, Погасила лампу в коридоре И ушла из дому без оглядки. За спиною полыхало море И земля пожаром нефтяным —

На излете лет

На излете лет, На изломе дня Мой закатный бред Вытолкнул меня К плоским берегам, К перистой волне, К солнечным пескам При большой луне. Там

В мире людном — в дому одиноком

В мире людном — в дому одиноком Раскрываются окна весны, День сплошным протекает потоком, Ночь дробится на звезды и сны. И никто никогда не

Ахматовой

Сюда, где забвенье с изменою И с совестью путают срам, Приходит Простая, Надменная И будит меня по утрам. И я пристаю к ней с

Мне б заплакать, да глаза мои засушливы

Мне б заплакать, да глаза мои засушливы. И прошу я у заступника Николы: Защити моих детей, они ослушники, Мои дети — это голые глаголы.