Праздник Благовещенья. Воздух свеж и сед. На сутулой женщине Стариковский плед. Сжалась она в креслице На сквозном крыльце И на воздух крестится С мукой
Стихотворения поэта Лиснянская Инна Львовна
Время собственной не знает массы. Каменные горные террасы. Золотые купола мимозы, А на бреющем полете ассы — Серебристокрылые стрекозы. Время своего не знает веса.
Выезды в город мои и случайны, и редки, Особенно по вечерам. В сердцевине города Вечерние здания от макияжной подсветки Выглядят на удивление броско и
Небо щебечет птицами выше небес, Реки лепечут притоками ниже земли, Я говорю о данной весне не без Явной гиперболы. Ибо после зимы, Что, как
Хранитель певчих сил и памятных примет, Носитель легких крыл и стоптанных штиблет, Ты так меня забыл, как будто меня нет Среди живых и мертвых.
Мягко стелила жизнь, да спать жестковато. Все, кого помню, и все, кого позабыла, Пусть мне мой грех отпустят, — я виновата: Долго и с
Слетают с лип в речной рукав Отжившие сердечки. А нет ли приворотных трав За пазухой у речки? Пускай меня приворожит И даст мне хвост
Ну что ж, и проза, как стихи, — Импровизация. Раздуты воздухом мехи. Цветет акация. И этот цвет, и этот свет Исцеловала бы. Вальсирует пустой
Как взглядом окно ни разнашивай, В окне не расширишь картины. Малиновка грудкой оранжевой Прижалась к созвездью рябины. Ну да, что ни гроздь — то
Если ты можешь проникнуть в мой сон, то смотри: Вспышки зари, одуванчиков фонари… Я проживаю в книге, светящейся изнутри, В книге зеленой, поющей каждым
Я делаю странные списки Заглавий по числам-годам. Уже не тетрадки, а диски В архив государственный сдам. На дисках ни моли, ни пыли, На лбу
Где мысли простые о жизни простецкой? Они в мертвецкой. Где чувства простые на этой земле? Они в золе. Где песни о правде, о воле
Израиль. Февраль. Теплынь. Желтая роза пустынь, Алая роза полей, Синяя роза морей. А что до розы ветров, То символ ее ненов, Как дней навязчивый
Млеко волчицы восстало в Реме, Восстало и в Ромуле, — Древнего Рима имперское время Распалось по формуле, Мне не известной. Но очевидно И оку
Все на свете приходит к концу. Нам с тобой горевать не к лицу. Море движется, камень стругая. Там когда-то на паперти лет Нам счастливый
Тучки в небе быстрей, чем козы. Ветер воет, а март цветет — Золотая метель мимозы Метет, метет… И с неистовством чужеземца, Десять пальцев сцепив,
От вопросов неразрешимых Накаляется и скрижаль. Жаль мне ненавистью одержимых И себя мне немного жаль. Жизнь подобна стоянке краткой, Где открыто в космос окно,
Но исчез. Так, наверно, исчезла Эллада, Мне оставив в наследье Гул порывистого стихотворного лада, Чья волна — междометье, Чей глагол — быстрый парус, ветрами
Я спрятала тебя, лирический герой, В такую толщу лет, что не отыщут. Прикинулся рассвет березовой дугой И тягою к родному пепелищу. Всех стран не
Мы пьем вино и преломляем хлеб, А наши отражения в Москва-реке Свет преломляют. Это нам взахлеб И птички сообщают, и комарики. Наш путь вдвоем
Надо же так засидеться на месте одном, Чтобы в больницу залечь, как будто бы в рай — Сколько окон и людей за больничным окном,
Для почвы подзолистой я — зола. Но древо добра и зла Помнит, что я когда-то была Одним из колец ствола. Но как познание ни
Славить жизнь снегирей прилетают славки. Ветер с вишен и яблонь снимает сливки. Слишком поздно ищу в словарях я справки, Слишком поздно я в память
Свистульки, трещотки, звонки, гребешки, кастаньеты — Какое в лесу вавилонское разноязычье! К Создателю птичьи молитвы и гнезда воздеты, Отсюда, наверное, все привилегии птичьи. А
Не имея дальновидной цели, Стать пытаюсь домовитой Марфой. Но неймется что-то мартовской метели Да и линьке беличьего марта. И уму холодному неймется — Холод
Эта осень, как наша весна, когда первоцвет Вылезает и смотрит осадкам небесным вослед, Эта осень фиалкой выглядывает из камней И, завидя меня, прижимается тесно
Больше всего привлекает вода — Это усвоила раз навсегда Солоноватая память плода. Всякий раз кажется, в море входя, — Выйдешь на берег, как будто
Я пишу никому, потому что сама я никто, Я пишу никуда, потому что сама я нигде, А как вспомню про страх и про совесть,
Жила и пела нараспашку И без оглядок, Но допиваю свою чашку И вижу в ней осадок Нечистой тайны, да и черной Вины и жути
Все ушло — заметки путевые, Дневники, полотна без наброска, Но остались тучки кучевые, Ты да я да белая березка. Но ушли и тучки кучевые
Что твои бессловесные розы, Что мои безответные дни, — То ли приняли солнца сверх дозы, То ль в тени перемерзли они. Так давай же
Мы, насельники бедной страны, Не от алчности ли бедны? Грехи ненасытны. Мы не помним своей вины — И тем беззащитны. Мы — насельники вьюжных
1 Говорю сама себе: не кисни Перед угасающим окном, Смерти нет, поскольку после жизни — Снова жизнь, но в облике ином. То, что тенью
У тебя на ужин полсдобы — Лишь бы с книгой наедине. Заоконного мира микробы Размножаются на пенсне. Протираешь платочком стекла — Буквы зыблются и
Одурь зеркала, по сути, Неплохая сводня Яви с бредом. Вот и крутит Хронику сегодня: Как из кратера — из тучи Снеговая лава. Этот чрезвычайный
В ближайшую церковь ходить мне негоже И стыдно и не хочу. Я свечку поставила Матери Божьей — Задули мою свечу. Задули за то, что
Липы бешено цветут, Мчится лето под откос. Что за водоросли тут? Видно, зелен этот пруд От русалочьих волос. А в русалочьей груди Звонко тикает
День не минует ночи, А человек — судьбы. Ой, до чего охочи До свободы рабы. Что нам дадут химеры? Вон они — хвост трубой!
Мне не хватает холоду Ни в голосе, ни в жесте, ни во взоре. И это длится смолоду И в помыслах, и в радости, и
Мне сказать тебе неловко Многого. Я — случайная обмолвка Богова, А возможно, — и описка Дьявола, — То от правды слишком близко Плавала, То
В глазах твоих себя узнает день, В глазах моих себя узнает ночь. И ты в саду, где правит светотень, — На бабочках свой ум
Если что я и знаю о времени наверняка, Только то, что минута всегда обгоняет века. И из редких гостей тороплюсь в одиночество: в нем
Реанимация. Капельница. Ток сквозь сердце. Шприцы. Я, сосудов ваятельница, — Не отдала концы. Вышедшая в поперечники Смерти, поправши страх, Амфоры, кружки, подсвечники, Расставлю в
Время в окне становится все белей, Все зеленее звезды в окне ночном. Ах, ни о чем несбывшемся не жалей, Нет, не жалей, далекий мой,
Ночь не наносит глазам ущерба, Хоть обжигает искрой падучей. Будучи кошкой, землю и небо Ночью я вижу гораздо лучше. Созвездие Псов за мною в
Какая мы к черту Европа? В прорубленные времена Рванулись российские тропы, Да снова чащоба одна. А мы, отщепенцы и психи, Торили ребром и судьбой,
Полдень. Пальмовый зонт. Ровен морской горизонт, Как английский газон. Кофе разносит гарсон. И клонит в кофейный сон Полдень. И чашки дно С морским сейчас
Ветер влетает под своды пещер И отшлифовывает известняк. Ходит меж пальмовых листьев сквозняк. Пальмы клетчатка — чудный пример, Как может трудиться природы скорняк. Нет,
Я пишу лишь о том, о чем я вслух не рискну, В моем горле слова — словно дрожь по коже, Мой язык в нерешительности
Этому голосу быть не может износу, — Он соткан из пуха и выдоха летних деревьев, Из облачных водорослей, из океанского ворса, Из галактических нитей