Поздно мне бредить о дальней дороге. Месяц июль в предпотопной тревоге: В нищем краю Жизнь и безвылазна и непролазна, — Стрелы воды пробивают алмазно
Стихотворения поэта Лиснянская Инна Львовна
Чтобы словесное шитье Не занавешивало сути, Чтоб сложной мысли бытие И вам открылось и минуте, Всю жизнь пытаюсь овладеть Наипростейшими словами. А это —
Стоит он, в отчаянье цепенея И простирая ладонь: Все бросили — Санчо и Дульцинея. Все бросили. Даже конь. Повсюду циники и пройдохи — Ни
Давно я вымерла, Но так, как только море Могло бы вымереть, — По рыбке, по медузе, По устрице, по крабовой икринке, По капле, по
Твоя комната широкоокая Над рекою повисла, Вот и бродишь вокруг да около, Вот и бредишь без смысла. Гласных гладкое клокотание, Спотыканье согласных, — Ты
Столько в ее жизни было, Что и грамоту забыла, И от имени юродивой Эту книжку я пишу, — Все в ней честно будет вроде
С судьбою не препираюсь, И это понятно вполне, — То, чему подчиняюсь, То и подвластно мне. Сейчас у зренья во власти Гор каменистых синь,
Ах, дорогой мой Файл, рыжий мой новозеландец, У вас не погода, а вечнозеленый глянец, Рванул не за тем ли ты в теплую зону мира,
Всю жизнь читала Библию, и вот Я очутилась на Земле Святой, — Среди знакомых гор, пустынь и вод Я чувствую торжественный заход Всей жизни,
В саду что ни день, то новинка. Шиповник проснулся чуть свет, И розочка, как балеринка, Отважилась на пируэт. И глупо и несправедливо, Что, новости
Немного понимания и жалости Хотя бы между близкими людьми. Я думала — хочу я самой малости, А это слишком много, черт возьми! Уста мои
Март. Слава Богу, без внешних событий Время идет. На вопросительно-быстром иврите Птица поет. Около храма Святой Магдалины С низких высот Древних олив утвердительно-длинно Птица
Видно, мой ангел-хранитель — одна из ворон, Только закаркает — в комнате запираюсь, Так бережливо к столу своему прикасаюсь, Словно сгодится и он для
Господи, дай ему силы Встретить и эту весну, Где голосистые пилы Трогают ель и сосну, Где низвергаются пылко Снежные глыбы с домов Под золотистой
Подушечками пальцев и глазами, Да и ноздрями ощущаю вещь, — Переживет нас созданное нами — И этот знак зловещ. Ужель Создателя мы пережили, И
Неизвестно, когда живу, Неизвестно, где нахожусь. Двигается ко рву Высокомерный гусь. Клюв — желтее листвы, Крылья — белей облаков. Радужные персты Ива роняет в
Память или кинохроника? Свет былого или тень? Вот летит пыльца с тутовника На турецкую сирень! День такой, что и барышнику Не запомнится урон. По
Память я перепахала, Но возникли, как вчера, Дальней пальмы опахало, Дней павлиньи веера. Ну откуда что берется? Кровь шумит в моем виске На доходчивом,
Эта жизнь подобна рогоже, Прижатой к коже, — Так груба, что уже не надо Искать в ней лада, Так жестка, что уже не стоит
«Мы уйдем из словесной памяти» — Этой мысли мне не навязывай, Мне и так есть о чем поплакати Под плакучею тенью вязовой. Вижу дачный