Двери тукнули гулко, сердце кровь обожгла. Ты ко мне, как снегурка, нежданно вошла. Может, прямо с вокзала, а может, — с луны. Ничего не
Стихотворения поэта Машковцев Владилен Иванович
Ей-богу, в нас живуча глупость. Зачем же спорил я, крича! Мне капитан за эту грубость дал десять суток строгача. А служба действовала четко, и
Дальний Восток… Вторая речка… И море плещется, маня. Но я подстрижен, как овечка, но горе — флот не для меня! И с кроны каркает
Алексею Шатилину — доменщику Ничтожна суть суждений скорых, не в спешке я сказать хочу: бывают люди, для которых любая должность по плечу. Такой живет
Березы его ласкали, он был для мальчишек пастырем. В станице пастух Макарий припевки слагал глазастые. Правду увидит зрячий, крапива не станет малиной… Гляделки теленка
Казаки часто казнили своих атаманов за неудачные походы и бесхлебье… Сдай бунчук, атаман, мир казацкий — не скит, не поможет порука. За гордыню и
Что же смерть занесло в голубые края? Ты сломала крыло, лебедица моя. Как беду сокрушить, в сердце горечь и лед. Не смогли завершить наш
Ни в Бухаресте, ни в Маниле, пройди под солнцем все пути, воды вкуснее, чем в Магнитке, на белом свете не найти. По трубам гонит
Дай нам бог отечеству послужить, молодку синеокую полюбить… эх, полюбить, рысью, конь мой, эх, полюбить! Дай нам бог отечеству послужить, по три креста Георгия
Идет по сугробным дворам коляда, играют колдуньи осколками льда. И пляшут колдуньи около Дуни. Ах, Дуня-Дуняша, певунья и жница, не вздумайте в Дуню-невесту влюбиться.
Кровь струилась по виску… вымазана сажей… И в престольную Москву привезли под стражей. Нет улыбки, лепоты — ясной, белолицей. — Как посмела, девка, ты
На всех уральцах огненная мета, и каждый камень вечности старей, поэтому поэзия балета у нас воспринимается острей. В душе суровой, музыкой задетой, вдруг запоют
Доныне, просвещенные и гостеприимные, жители уральских берегов пьют на своих пирах здоровье бабушки Гугнихи. А. С. Пушкин С Гугенихи в казачестве начало, коли вру,
Степан Разин и Емельян Пугачев родились в станице Зимовейской… У дорог поземка-змейка, стынут облака. Зимовейка, Зимовейка, белые снега. Здесь иконой угол красен, мясо в
Вновь журавлиха в синий май курлычет журавлю… И ты в моей России знай, что я тебя люблю. Не слышишь ты мои шаги, а я
Качалось ветреное небо, и были мы поражены, и нам казалось так нелепо: комбат погиб из-за жены. Он всю войну ходил в атаки, сбил из
Не отнять у нас умений, что тебе не ясно? Мы извечно для пельменей рубим сечкой мясо. Дух плывет по всей станице, кто на вкус
Сколько ты творила зла, бабка Евдокия? Вот и смерть к тебе пришла за дела такие. То чума на водоем, то на рожь поруха… Будешь
Снег и звезды в заоконье, ты, любимая, взгляни: там гарцуют, будто кони, над мартенами огни. Там, как солнце раззолочен, разливается металл. Там когда-то я
Как порох, стебли молочая, и оплавляются пески. Орду воинственно встречая, степь зажигают казаки. Горит ковыль, кибитка бея, горит полынный перевал, когда огонь растет, злобея,
Весна исправит и сутулого, вновь красным солнцем день высок. Вливается березе в тулово хмельной, прохладный, сладкий сок. Накрылся луг зеленой скатертью, весна проклюнулась везде.
Ничего тебе не обещаю, верь земле, хлебам и соловью. Я тебе Россию завещаю, голубые ветры отдаю. Для тебя, рисуя в небе клинья, пролетят тревожно
Клянусь, что я — не ералаш, прошу с улыбкой, по-хорошему: войдите, люди, в мой шалаш и разгадайте скоморошину. Я превращу золу в алмаз и
Перед радостью крова и святые ничком. Отелилась корова, одарила бычком. Чалой масти, лобастый, с дивным взлетом ресниц поднимался он часто и шлепался ниц. Любопытные
Не отдам врагу копейки, срезал нас булат. Но у реченьки Гумбейки мы зарыли клад. От севрюжьего истоку, у гадюк-излук, сто шагов иди к востоку,
Столы в семь-скатерть на лужайке, в бадье — сметана, в чашах — мед. Хозяйка розовые шаньги гостям с поклоном подает. Все чинно, важно и
Пугачев… предал им свою наложницу. Харлова и семилетний брат ее были расстреляны. Марина Цветаева Пугачев здесь ни при чем, никому неведомо… Власти нет над
1 В безродные песни не веря, подснежник в ладонях держу, с капельной купелью апреля на Красную площадь вхожу. И то, что мы в сердце
Вижу: смертными минутами войско не ослаблено. На войне вражину лютого я встречаю сабельно. Вихрем в битве грива чалого, друг изрублен в месиво. Казаки живут
В поселке горном — Черемшанке жил дед юродивый у скал… Все лето он ходил в ушанке и почему-то в бочке спал. Смеялись мы, играли
Искусство — великое диво и боль в опаленных сердцах, а юноши пишут красиво стихи о погибших отцах. Шагая с улыбкой в бессмертье, солдат заслонил
Мы по-русски упрямы гордым духом бойца. Помню дедовы шрамы, знаю раны отца. Не постиг Авиценна, не понять мудрецам: враг извечный прицельно бьет по нашим
Стучит в окно продрогшая синица, как будто ставит точки пулемет… Отцу опять горящий крейсер снится, и он хрипит, во сне тельняшку рвет. Отец гульнул,
Окстясь, сановники решили молебен справить при дворе, когда царице доложили, что сволочь-вольницу побили, что вор бежал к Магнит-горе. Де, Пугачев в заимках запил, де,
Испытанье — не в излишку, обычаи храня, мы трехлетнего мальчишку садим на коня. Жеребец летит игриво, огненная страсть… А малец вцепился в гриву, как
Черный глаз — дурной, полынь с беленой. Черный глаз, как хорь, нагоняет хворь. Черный глаз — дурной, человек смурной. В пойме щавель бур, будет
В солончаках нашли скелет и двести золотых монет. Скелет на золоте лежал, костляво сжав булат-кинжал. В степи, должно быть, сотню лет белел таинственный скелет.
1 Исповедь времени остро зреет в одной судьбе, и говорим мы просто о товарищах, о себе. Год сорок первый, видно, в памяти не погас,
Ничего не боюсь — ни угроз, ни огня, но теряюсь, не чувствую силы, когда смотрит тупой человек на меня, человек с интеллектом гориллы.
Все искристо в ней и чисто, удивляется станица: русокоса, голосиста синеокая юница. Для нее мычат коровы, для нее растет пшеница. В сундуки кладет обновы
Хоть я в Кургане жил немножко, но помню все его добро… Там в поймах крупная картошка, куст вырвешь — полное ведро. Там в каждом
О светло светлая и украсно украшена земля Руськая. XIII век Князи мудрые, вой сильные, девы дивные — косы русые. Разливает реки синие во все
Сокруша врага мечами у днепровского порога, князю воины кричали: — Перемога! Перемога! Разогнавши полицаев, встав под красным флагом строго, ковпаковцы восклицали: — Перемога! Перемога!
Когда, скажи, в степи уральской, под черепицей ладных крыш, запахла хлебом и закваской станица с именем — Париж? И все мы спрашивали в детстве,
Она идет к меже на сносях — и величава, и горда, хотя о том совсем не просят ни муж, ни жадность, ни нужда. Откуда
Мир строгостью старой напичкан, но птахи чирикают с крыш, но трепетно, каждой ресничкой, о юности ты говоришь. И кленов зеленое пламя вливается в сердце,
На мое здоровье не смотри, синеглазый я и русо-рыжий. Раз в меня стреляли, два и три, трижды я от пуль коварных выжил. Может, где-то
Под ударом рухнул сразу, кровь струится со щеки… Возле вяза у лабаза бьют мальчишку ямщики. Кто-то пнет ногой — обутой, кто-то палкой метит в
Ты ждала у речки чуда, веря в необычное. Пень молчал, скрестив, как Будда, ноги коричневые. Ты была такой серьезной в платьице батистовом. Тихо ветер
Конские табуны казаки не кормили, не пасли… Нет спасенья от погони, срежут без подков… Озверело наши кони рвутся на волков. Степь копытами листая, полетит