Ночь горька в уединенном доме. В этот час — утихшая давно — Плачет память. И опять в истоме Пью воспоминанья, как вино. Там, за
Стихотворения поэта Андреев Даниил Леонидович
С опушек свежих прохладой веющие, Где сено косится По лугам, Благоухающие, беспечно реющие, Они проносятся Здесь и там. Сверканьем шустрых стрекоз встречаемые У лоз
Если назначено встретить конец Скоро, — теперь, — здесь — Ради чего же этот прибой Все возрастающих сил? И почему — в своевольных снах
Есть в медлительной душе русских Жар, растапливающий любой лед: Дно всех бездн испытать в спусках И до звезд совершать взлет. И дерзанью души вторит
И в том уже горе немаленькое, Что заставляет зима Всовывать ноги в валенки И замыкать дома. Но стыдно и непригоже нам Прятать стопу весной
О, не так величава — широкою поймой цветущею То к холмам, то к дубравам ласкающаяся река, Но темны ее омуты под лозняковыми кущами И
Я люблю направлять наши мысленные Лебединые вольные взлеты В неисхоженные, неисчисленные Чернолесья, урманы, болота: Тишь ли это, веками намоленная, Дух костров ли, и чистый,
Убирая завтрак утренний, Ты звенишь и напеваешь, И сметаешь крошки хлеба Прямо в светлую ладонь; В доме нежен сумрак внутренний, А в окошке —
Где травка, чуть прибитая, Нежней пушистых шкур, Уютен под ракитою Привал и перекур. Хоть жизнь моя зеленая И сам я налегке, Но сало посоленное
Леший старый ли, серый волк ли — Все хоронятся в дебрь и глушь: Их беседы с людьми умолкли, Не постигнуть им новых душ, Душ,
Сумрачные скалы Галилеи, Зноями обугленные впрах… По долинам — тонкие лилеи Да стада в синеющих горах. Странный вечер… Край Ерусалима, Тихий дом. Двенадцать человек.
…Ах, зачем эти старые сны: Бури, плаванья, пальмы, надежды, Львиный голос далекой страны, Люди черные в белых одеждах… Там со мною, как с другом,
Менялись столетья. Открытые створы Прияли других поколений чреду, И ангелы холили душу собора, Как цвет белоснежнейший в русском саду. Гремели века, — и к
Если вслушаешься в голоса ветра, в думы людей и лесных великанов, тихо рождается гармоничное эхо в глубине сердца. Это — не свет, не звук.
Какое благовоние От этих скал нагретых, От древних парапетов И крепостной стены! Ты хочешь пить? — в колонии У сонного платана Журчит вода фонтана
Кончились круги косного плена, Следуй отныне вольной тропой: Да, еще будет возможна измена, Но невозможен срыв слепой. Если ты выберешь скорбные спуски, Высшее Я
Тот, кто лепит подвигами бранными Плоть народа, труд горячий свой, Укрывал столетья под буранами, Под звездами воли кочевой. Тело царства, незнакомо с негою, Крепло
Есть правда жестокая в подвиге ратном, Но солнце любило наш мирный удел… О солнце, о юности, о невозвратном Окончена песня, и день догорел. Вставай,
…И вот упало вновь на милую тетрадь От лампы голубой бесстрастное сиянье… Ты, ночь бессонная! На что мне променять Твое томленье и очарованье? Один
Ночь. — Саркофаг. — Величье. — Холод. Огромно лицо крепостных часов: Высоко в созвездьях, черные с золотом, Они недоступней судных весов. Средь чуткой ночи