Все, что слышится в наших песнях, Смутным зовом беспокоя душу — Только отзвуки громовых гимнов, Ныне, присно и всегда звучащих В Сердце Вселенной. Все
Стихотворения поэта Андреев Даниил Леонидович
Как горестно взмывает на простор чуть лунный Гудков за горизонтом перебор трехструнный! Сонь улиц обезлюдевших опять туманна… Как сладко нелюбимую обнять, как странно. Как
То цветущими вишнями, То ажурными башнями Упованье народов от земли вознося, Над просторами вешними, Городами и пашнями Вся блистает нетленная, — белоснежная вся. Ей
Все запреты, все законы — Позади. На вечерние балконы Выходи: Ее город — из сверканий Сплел венок; Там хребты могучих зданий Спят у ног,
Нет, младенчество было счастливым: Сосны млели в лесу от жары; Между скал по укромным заливам — Мой корабль из сосновой коры; Строить гавань волшебному
Над каждым городом-колоссом Миры клубятся бурной мглой: Числа нет хорам стоголосым И токам жизни — слой сквозь слой. Не ночью, в смене грез безумной,
Выходила из жгучей Гашшарвы, Из подземной клокочущей прорвы, — И запомнили русский пожар вы — Не последний пожар и не первый: Пламена, пожиравшие срубы,
Когда былых миров оранжевые зори Заронят узкий луч на небеса стиха, Я вижу – где? когда? – на ровном плоскогорьи Моря лилового, как плащ
Бог ведает, чем совершенны Блаженные духи снегов, Но именем странным — Нивенна — Их мир я означить готов. К священной игре они склонны, И
Меж горьких трав в равнинах шелестел Горячий ветр пустынного Аккада, Крепя орало, темный пахарь пел, Нагой пастух гнал к водопою стадо. Волы мычали. Медленно
Язык любви из мягких звуков соткан: За нежным «эль» задумчивое «эм»; Он ласково качается, как лодка, То говорлив, то робко полунем. Последыши могучих поколений,
Люди любили не нашей любовью, Страстью не той: Мощной волной их клонил к изголовью* Мрак золотой. Сквозь поколения нас породила Древняя плоть. Есть ее
Звезда ли вдали? Костер ли?.. У берегов Уже стихиали простерли Белый покров. Беседует только Неруса Со мной одна, Шевелит зеленые бусы Чистого дна. И
Но Запад прав: мы – дикари, мы – дети. Страсть к жизни, жар, безудерж молодой Чуженародной мудростью столетий Чуть скованы… Сверкающей уздой Науки, чисел,
Поздний день мой будет тих и сух: Синева безветренна, чиста; На полянах сердца — тонкий дух, Запах милый прелого листа. Даль сквозь даль яснеет,
Гладит предутренний ветер вечно-священные камни. Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин. Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны, И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.
Когда я холодно расторг Завет, хранимый испокон, О нет: то не был низкий торг За право на самозакон. Я твердо знал: возврата нет. Есть
Я вздрогнул: ночь? рассвет?.. Нет, это зимний день Сочился в комнату — лишь треть дневного света. Казалось: каждый луч обрублен, точно пень, И в
Девятнадцать веков восхожденья На лазурный, наивысший причал, От земли заслоненный кажденьем Серафимов, Господств и Начал; Девятнадцать веков просветленья Истонченных телесных убранств Ее духа —
Свеча догорает. Я знаю. Над нами — бездонное море… Какая дремучая тишь!.. Усни: к несравненному раю Свела ты старинное горе Души моей терпкой… Ты
Семью домового из хат вон выжили, На них клеветали ханжа и поп… Хвостат ли и сероват он, рыжий ли — Бедняжка забился, дрожа, в
Как друзья жениха у преддверия брачного пира, Облекаются боги в пурпуровые облака… Все покоится в неге, в лучах упованья и мира — Небо, кручи,
Смолкли войны. Смирились чувства. Смерч восстаний и гнева сник. И встает в небесах искусства Чистой радугой — их двойник. Киев, Суздаль, Орда Батыя —
Уж не грустя прощальной грустью, Медлительна и широка, Все завершив, достигла устья Благословенная река. Обрывы, кручи и откосы Все ниже, ниже — и разлив
Стих Толк; Присмирел деловой Торг: Свой Долг Возвратил городской Морг. Жизнь — Круг. Катафалк кумачом Ал… Наш Друг На посту боевом Пал! Срок Бьет.
Где бесшумны и нежны Переулки Арбата, Дух минувшего, как чародей, Воздвигнул палаты, Что похожи на снежных Лебедей. Бузина за решеткой: Там ни троп, ни
Ткали в Китеже-граде, Умудрясь в мастерстве, Золоченые пряди По суровой канве. Вышивали цветами Ослепительный плат Для престола во храме И для думных палат. Но
Легким бризом колышимые, Волны мирного моря С тихим плеском, чуть слышимые, Не достигнут нагорья. Там лугами некошеными Овладела истома, Камни, в пропасти брошенные, Мягче
На холм Демиург всероссийский ступил В прадедовский век, первобытный и грубый, Сквозь уханье бревен и скрежеты пил, Сквозь первые, смолами пахшие срубы. Размашистый бор
За детство — крылатое, звонкое детство, За каждое утро, и ночь, и зарю, За ласку природы, за тихий привет Твой, За всю Твою щедрость
Русские зодчие строили прежде За чередой Стен Белые храмы в брачной одежде, Чище морских Пен. Кремль неземной в ослепительной славе Снится порой Нам, Вечно
Вступаю в духовные волны, Под свод музыкальной вселенной, Причастник ее вечерам, Где смолкшими звуками полны И воздух, и купол, и стены, Как хорами стихшими
Хрупки еще лиловатые тени И не окреп полуденный жар, Но, точно озеро в белой пене, В белых одеждах летний базар. Мимо клубники, ягод, посуды,
Утро за утром — все лучезарней, Прозрачнее дней полет: Южное солнце в красный кустарник Брагу осени льет. Под ярко-ржавыми листьями дуба Горной тропой взойди.
Я был предуведомлен, что опасно В ту ночь оставаться мне одному, Что хочет ворваться в мирную паству Весть о грядущем, шурша об дома… Напрасно
Мне радостно обнять чеканкой строк, Как влагу жизни — кубком пира, Единство цели, множество дорог В живом многообразье мира. И я люблю — в
Предчувствую небывалые храмы, Полные мягко-лазурной мглой, Звездный Праобраз Прекрасной Дамы Над просветляемой духом Землей. В сердце глядит заалтарный розарий, Радуга окон дрожит на полу,
Из года в год, в густом саду Растить жасмин и резеду, Творить сказанья, Веселых школьников уча Пить из журчащего ключа Любви и знанья. В
Я слышу четче с каждым годом — Не сердцем, не рассудком, нет — Синклит над русским сверхнародом, Его огни и странный свет. В раздумьи,
Нет, не боюсь языческого лика я: Шмель, леший, дуб — Мне любо все, — и плес, и чаща тихая, И я им люб. Здесь
Вечер над городом снежным Сказку запел ввечеру… В сердце беру тебя нежно, В руки чуть слышно беру. Все непонятно знакомо, Холмик любой узнаю… В
Спокойна трезвенность моей прощальной схимы, И страстный жар погас в умолкшем естестве… Горит хрустальный день: багряный, желтый, синий, Червонный крест горит в бездонной синеве.
Блистая в облаках незыблемым дюралем, Над монолитом стран, над устьем всех эпох, Он руку простирал к разоблаченным далям — Колосс, сверхчеловек… нет: человекобог. Еще
Над рекою, в нелюдном предвечерий, Кочевой уже потрескивал костер, И туманы, голубые как поверия, Поднимались с зарастающих озер. Из-за мыса мелового, по излучине Огибая
Я помню вечер в южном городе, В сухом саду ночлег случайный, И над приморскою окраиной Одну огромную звезду: Твердыней генуэзской гордости Под нею крепость
Из шумных, шустрых, пестрых слов Мне дух щемит и жжет, как зов, Одно: бродяга. В нем — тракты, станции, полынь, В нем ветер, летняя
Ах, этот вольный крик! О, этот трубный зов — Солнечных бездн язык Над чередой лесов! В поздний осенний час У луговой стези Диких два
Как участь эта легка: Уйти от родного порога… Дорога! Птица-дорога! Волнующиеся облака! Как мед, я пью этот жребий: Воительницу-грозу, Склоненную в зыбь лозу И
Без небесных хоров, без видений Дни и ночи тесны, как в гробу… Боже! Не от смерти — от падений Защити бесправную судьбу. Чтоб, истерзан
Был часом нашей встречи истинной Тот миг на перевозе дальнем, Когда пожаром беспечальным Зажглась закатная Десна, А он ответил мне, что мистикой Мы правду