Не тигр, а человек — и сын убил… отца! Убил, но никому не ведомо то было; Однако ж сердце в нем уныло, Завянул цвет
Стихотворения поэта Дмитриев Иван Иванович
Любезный попугай! давно ли ты болтал И тем Климену утешал! Но вот уж ты навек, увы, безгласен стал! Султан и попугай — все в
Убийца, чтоб спастись от строгости судей И казни, весь дрожа, бежал через плотину, Споткнулся и в реке нашел свою кончину, — Суд Промысла везде
Поэт случайно в честь и круг бояр попал; Но буря зависти против его восстала, И всюду разнеслось: певцу грозит опала. «Так я был в
Любезного и прах останется ль безвестным? Дубянского был дар — гармонией прельщать; Страсть — дружба и любовь; закон — быть добрым, честным; А жребий
О Геслер! где ты взял волшебное искусство? Ты смертному даешь, какое хочешь, чувство! Иль гений над тобой невидимо парит И с каждою струной твоею
Как над несчастливым, мне кажется, шутить? Ей-богу, я и сам готов с ним слезы лить; И кто из нас, друзья, уверен в том сердечно,
Конец благополучну бегу! Спускайте, други, паруса! А ты, принесшая ко брегу, О Волга! рек, озер краса. Глава, царица, честь и слава, О Волга пышна,
Красавиц не видал, да их и не бывало; Пригожих несколько, иль очень, очень мало; Прелестной ни одной, — Но вижу я теперь ее перед
О любезный, о мой милый! Где ты власть небесну взял? Ты своей волшебной силой Нову жизнь и душу дал. Прочь, печали и напасти! Прочь,
Средь храма, ниц челом, Моллак молился вслух: «Всезрящий! ты мне все: пошли мне воздаянье!» А нищий в уголку шептал, смиря свой дух: «Отец! дай
Бык с плугом на покой тащился по трудах; А Муха у него сидела на рогах, И Муху же они дорогой повстречали. «Откуда ты, сестра?»
Чего ты требуешь, Измайлов, от меня? Как! мне, лишенному поэзии огня, В глубокой старости забытому Парнасом, Пугать и вкус и слух своим нестройным гласом!
Ампанани Младая пленница! не проклинай войну; Забудь отечество: не ты, но я в плену! Твой взор мне столько ж мил, как первый луч денницы.
Ах, сколько я в мой век бумаги исписал! Той песню, той сонет, той лестный мадригал; А вы, о нежные мужья под сединою! Ни строчкой
Когда-то Рысь, найдя лежащего Крота, Из жалости ему по-свойски говорила: «Увы! мой бедный Крот! несчастье слепота! И рощица, и луг с цветами — все
Гордись пред галлами, московский ты Парнас! Наместо одного Лебреня есть у нас: Херасков, Карамзин, князь Шаликов, Измайлов, Тодорский, Дмитриев, Поспелова, Михайлов, Кутузов, Свиньина, Невзоров,
Поэту ль своего таланта не любить? Как смертный, осужден к премене повсечастной. Он старится, но все принадлежит прекрасной: Не в сердце, так в ее
Какой-то добрый человек, Не чувствуя к чинам охоты, Не зная страха, ни заботы, Без скуки провождал свой век С Плутархом, с лирой И Пленирой,
Пусть Клио род его от Рюрика ведет, — Поэт, к достоинству любовью привлеченный, С благоговением на камень сей кладет Венок, слезами муз и дружбы
Пел Лебедь, и моих всех чувств он был владетель. «Ты весел?» — я его, растроганный, спросил. «Да, — он ответствовал, — час смерти наступил».
Давно уже, давно два друга где-то жили, Одну имели мысль, одно они любили И каждый час Друг с друга не спускали глаз; Все вместе;
«О Пчелка! меж цветов, прекраснейших для взора, Есть ядовитые: отравят жизнь твою; Смотри же не садись на каждый без разбора!» — «Не бойся: яд
Тихо замер последний аккорд над толпой, С плачем в землю твой гроб опустили; Помолились в приливе тоски над тобой, Пожалели тебя и забыли… Ты
Два обывателя столицы безымянной, Между собою земляки, А нацией сверчки, Избрали для себя квартирой постоянной Судейский дом; Один в передней жил, другой же в
Задумчива ли ты, смеешься иль поешь, О Хлоя милая! ты всем меня прельщаешь: Часам ты крылья придаешь, А у любви их похищаешь.
Осел, как скот простой, Глядит на Истукан пустой И лижет позолоту; А хитрая Лиса, взглянувши на работу Прилежно раза два, Пошла и говорит: «Прекрасна
Надсевшись Дон-Кишот с баранами сражаться, Решился лучше их пасти И жизнь невинную в Аркадии вести. Проворным долго ль снаряжаться? Обломок дротика пошел за посошок,
Дуб с Тростию вступил однажды в разговоры: «Жалею, — Дуб сказал, склони к ней важны взоры, — Жалею, Тросточка, об участи твоей! Я чаю,
Настала ночь, и скрылся образ Феба. «Утешьтесь! — месяц говорит. — Мой луч не менее горит; Смотрите: я взошел и свет лию к вам
Что вздумалось тебе сухие апологи Представить критикам на суд? Ты знаешь, как они насмешливы и строги. — Тем лучше: их прочтут.
«Возможно ли, как в тридцать лет Переменилось все!.. ей-ей, другой стал свет! — Подагрик размышлял, на креслах нянча ногу. — Бывало в наши дни
Случилось Кролику от дома отлучиться, Иль лучше: он пошел Авроре поклониться На тмине, вспрыснутом росой. Здоров, спокоен и на воле, Попрыгав, пощипав муравки свежей
Я не тому молюсь, кого едва дерзает Назвать душа моя, смущаясь и дивясь, И перед кем мой ум бессильно замолкает, В безумной гордости постичь
Без имя Рифмодей глумился сколько мог Над глупостью — хвалить в стихах красивый слог. Не худо бы потом на вкус слепить сатиру, А там
Не скоро ты, мой друг, дождешься песней новых От музы моея! Ни фавны рощ дубовых, Ни нимфы диких гор и бархатных лугов, Ни боги
Прохожий Что так печально ты воркуешь на кусточке? Горлица Тоскую по моем дружочке. Прохожий Неужель он тебе, неверный, изменил? Горлица Ах, нет! стрелок его
Орел парил под облаками, Кит волны рассекал, а Уж полз по земли; И все, что редкость между нами, О том и думать не могли,
«Что за журнал?» — «Не хватский». — «Кто же читал?» — «Посадский». — «А издавал?» — «Сохацкий!»
Быть может, мудреца сей памятник не тронет; Но друг к нему прострет умильный, слезный взгляд; Но добрый, нежный сын всегда над ним восстонет, И
Большой боярский двор Собака стерегла. Увидя старика, входящего с сумою, Собака лаять начала. «Умилосердись надо мною! — С боязнью, пошептом бедняк ее молил, —
Что с тобою, ангел, стало? Не слыхать твоих речей; Все вздыхаешь! а бывало Ты поешь, как соловей. «С милым пела, говорила, А без милого
Неугомонное и вздорное Желанье Пред Днем завсегда толклось как на часах. «Постой же, — он сказал, — отныне в обузданье Пускай сопутствует ему повсюду
Поверит ли кто мне? — Всегда, во всех местах Я слышу милую и вижу пред собою; Она глядит из вод, она лежит в цветах,
Между Репейником и розовым кустам Фиалочка себя от зависти скрывала; Безвестною была, но горестей не знала. — Тот счастлив, кто своим доволен уголком.
О, спасибо вам, детские годы мои, С вашей ранней недетской тоскою! Вы меня научили на слово любви Отзываться всей братской душою. Истомивши меня, истерзавши
«Скажите, батюшка, как счастия добиться?» — Сын спрашивал отца. А тот ему в ответ: «Дороги лучшей нет, Как телом и умом трудиться, Служа отечеству,
Светило дня на небе голубом Во всем величии блистало, И поклонение от Гебров принимало. Колено преклоня пред ярким божеством, Один из них, с растроганной
Вот милый всем творец! иль сердцем, или умом Грозит тебе он пленом: В Аркадии б он был счастливым пастушком, В Афинах — Демосфеном.
Льстивый друг моей цевницы! Вот стихи тебе — прочти: Недалеко от столицы, К Петергофу на пути, Есть китайская лачуга, Иль, учтивее, — пагод; Там