Я — Полдня вещего крылатая Печаль. Я грезой нисхожу к виденьям сонным Пана: И отлетевшего ему чего-то жаль, И безотзывное — в Элизии тумана.
Стихотворения поэта Иванов Вячеслав Иванович
Мария, Дева-Мать! Ты любишь этих гор Пещеры, и ключи, и пастбища над бором, И дани роз Твоих от пастырей, чьим взорам Являешься, надев их
Журчливый садик, и за ним Твои нагие мощи, Рим! В нем лавр, смоковница и розы, И в гроздиях тяжелых лозы. Над ним, меж книг,
В румяна ль, мушки и дендизм, В поддевку ль нашего покроя, Певец и сверстник Антиноя, Ты рядишь свой анахронизм,- Старообрядческих кафизм Чтецом стоя пред
Вл. Н. Ивановскому Беспечный ученик скептического Юма! Питали злобой Гоббс и подозреньем Кант Твой непоседный ум: но в школе всех Ведант Твоя душа, поэт,
Волшба ли ночи белой приманила Вас маревом в полон полярных див, Два зверя-дива из стовратных Фив? Вас бледная ль Изида полонила? Какая тайна вам
А. С. Ященку Ты — что поток, чей буйственный задор Бежит в снегах. Как сталь студеной влаги, Тягчится, потемнев, твой жесткий взор В борении
Как Зарница по поднебесью гуляла, Темной ночкой по широкому играла, Ей возговорит на небе черна Хмара: «Что ты рыщешь, Молонья — млада Зарница, Темной
Неутомный голод темный, Горе, сердцу как избыть? Сквозь ресницы ели дремной Светит ласковая нить. Сердце, где твой сон безбрежий? Сердце, где тоска неволь? Над
Вл. Н. Ивановскому Не Ding-an-sich1 и не Явленье, вы, О царство третье, легкие Аспекты, Вы, лилии моей невинной секты, Не догматы учительной Совы, Но
Дух пламенный, алкаючи, вращает В поднебесьи свой солнцевидный глаз; Горит он всем исполниться зараз И целого, нецельный, не вмещает,- Вновь извергая вон, что поглощает,-
Надмирные струи не гасят смертной жажды, Плеская из бадьи небесных коромысл. Мы знаки видели, все те же, не однажды: Но вечно сердцу нов их
Помертвела белая поляна, Мреет бледно призрачностью снежной. Высоко над пологом тумана Алый венчик тлеет зорькой нежной. В лунных льнах, в гробу лежит царевна; Тусклый
Моим новосельем Раздвинулся горный, над влагой лазурной, туман; И к праздничным кельям Склонился, разнежен смарагдным весельем, платан. И темных смоковниц Обильное лоно зачатьями Вакх
Покров приподымает Ночь — А волны ропщут, как враги. Но слышу, Бездн Господних дочь, Твои бессмертные шаги!.. Отшедшие! Не так же ль вы Переступаете
Средь стогн прославленных, где Беатриче Дант, Увидев: «Incipit,- воскликнул,- vita nova» *,- Наг, юноша-пастух, готов на жребий зова, Стоит с пращой, себя почуявший Гигант.
Родная речь певцу земля родная: В ней предков неразменный клад лежит, И нашептом дубравным ворожит Внушенным небом песен мать земная. Как было древле, глубь
Весна вошла в скит белый гор, В глухих снегах легла. Весь наг и черен мой бугор. Из глуби дышит мгла. Жизнь затаил прозрачный лес…
Жизнь — истома и метанье, Жизнь — витанье Тени бедной Над плитой забытых рун; В глубине ночных лагун Отблеск бледный, Трепетанье Бликов белых, Струйных
Когда труды и дни Аскрейский лебедь пел, Шел, наг, с нагим рабом, за плугом земледел И, в рыхлые бразды зерно златое сея, Молился, наг,