Люблю толпиться в катакомбах пышного метро, где днем и ночью от электричества светло, где пыль в глаза, но не простая, а золотая, где –
Стихотворения поэта Сатуновский Ян
Как та профессорская вдова, отдававшаяся потрясно, вся в слезах, как витрина овощного магазина – Так я настраиваюсь произнести слова: – Валя! – или –
Недавно тили-лили-дудная (чудная) Галя Гладкова говорила обо мне с новым главным редактором «Малыша», вроде бы так: – Знаете, товарищ Главный, он очень русский человек,
Я – трус, трус, трус (написать на листке бумаги), я – гнусный трус (и забыть изорвать, забыть утопить в унитазе).
Я вам говорю: чудес не бывает. Меня ветрянкой называют. А я не ветрянка, а Черная Оспа. Когда вы поймете, будет поздно.
– Что ты вякаешь, Илюшка? – Ля, ля, я лягушка; я гусеныш, ля, ля, я ваш принц Илья. Дед противный, никотинный, не коли меня
Умер Додя, 84 года. Трэба, братцы, помянуть его. Жили-были Додя, Коля и Володя. А теперь не осталось НИКОГО. Только Генрих голосит псалмы. Только Рабин
Не замазывайте мне глаза мглистыми туманностями. Захочу – завьюсь за облака. Захочу – к млечным звездам улечу. Захочу – ничего не захочу. Ибо мысль
Все начальнички, все инженеры, техники об рабочем беспокоются, помочь стараются, чтобы лишний грош не заработал зазря, чтоб не выкарабкался бы из нужды. Все разумнички,
Ни на русого, ни на чернявого не науськивай меня, не натравливай, и падучего бить, лежачего не научивай, не подначивай. Я люблю Шевченко и Гоголя.
И хоть слушаешь их в пол-уха, рапортичек этих слова, от Великой Показухи засупонивается голова, так, что сам начинаешь верить, что до цели – подать
А кому – на, на, а кому – нi, нi, а Миколу Хвильового розстрiляли, чи нi? А кому таторы, а кому ляторы, а Бориса
Как я им должен быть отвратителен! – С собачьими глазами. Медли-тельно-предупреди-тельно прохаживающийся по казарме. Внимательнейший: – простите, я вас – не?.. – А, к
Достану томик своего учителя. Давно я Хлебникова не перечитывал, не подымался на валы Саянские, в слова славянсике не окунался. Исполненная детской мудрости струится речь,
Был я на похоронах Мариенгофа. Вот и окончен «Роман без вранья». Первая рифма: «эпоха». Вторая рифма: «а я?»
Хочу ли я посмертной славы? Ха, а какой же мне еще хотеть! Люблю ли я доступные забавы? Скорее нет, но может быть, навряд. Брожу
И. Холину Дом мод: моддом. С дудьем, с мамадьем, с билибиным пипигасом, и с дресом и с трасом (во что, в пиридон-перевод!). Моддом. Дом
Пришел рыбак, попробовал удочкой воду. И сразу со всех сторон налетели чайки. Десятки, сотни чаек мечутся между морем и небом, как муравьи в муравейнике.
Для меня, для горожанина, для, тем более, южанина, – и ромашки – аромашки, и фиалки – фимиамки, и акация – Божья Мати. Христолюбивое воинство,
Я как дурак в деревне. В ономнясь, анадысь, намедни. Я, как слепой, копаюсь в огороде, ни в огурцах не разбираясь, ни в моркови. Старорежимный,