Стихотворения поэта Сатуновский Ян

Мы незванные гости. Здесь мы гостим. Здесь бывал Маяковский. Здесь был ГОСТИМ. На Трухмальной площади, через дорогу от ресторана «Пекин».

Чужая, чужая, чужая, обманом прокралась в мой сон, и точит, и мучит, и жалит, и жизнь мою ставит вверх дном. Бесстыдница, руки мне лижет,

Как будто всеми десятью пальцами – по стеклу, так – душераздирающей своей фальшью – ты, музыка Москвы, ты, мучающая слух музыка Москвы! О, скупка

Это немыслимо, бессмысленно. Это не вымысел, не мистика, не в прошлом веке, и не в будущем, это не «там уже», а тут еще –

Здесь, бельма выкатив, шурует План. Здесь вечный двигатель – пердячий пар. Здесь девки-малолетки тудой-сюдой толкают вагонетки с свинцовою рудой. Шарашкина фабрика, трави рабочий класс!

А на улицк весна. Играет в цурки пацанва. И направо, и налево – и, какие девочки. Девочки, подвиньтесь, veni, vidi, vici. Я Иван-капитан, всех

Тюмень, да теща, да Марьина Роща. А не приелась ли вам солома, та самая, что дома едома? Не тянет ли вас поглядеть на девчонок

Гражданин начальник, тут какая-то ошибка, я не тот, которого надо убивать, я сам умею убивать. Бахилы, короба, грабарки, фанерные бирки, чем ты болен, такой

Вспомнил, на кого ты похожа. В дождь, на сеновале. Со слезами. С синяками под глазами. И со светляками в полутемном, полусветлом кинозале, оживая каждый

Просматриваю девушек на свет; на свет, на свет, но если света нет; но если света нет, а есть – темно; а естество меняет существо;

Кто вы? – Репатриированные вдовы. Так едко я хотел съязвить о них, но не поворачивается язык. Устав от гитлеровских зверств, убийств, бомбежек и насилий,

Все надоело, все – остонадоело. Пустая жизнь, пустой причал, пустое небо. И только глаза – завидущие – попробуй им, запрети – за каждой девкой

Ишь, щучье веко, ишь, чванное идолище, весь свет ненавидящее чучело века, чу-чу, рассыпься, сгинь с глаз навсегда. Товарищи, гражданечки, господа, ищу человека!

Один идейный товарищ жаловался мне на другого: «подумать, без году неделя в партии, и уже такая проблядь, такая проблядь!» На что – беспартийная сволочь,

Запускали в космос Джордано Бруно. Запускали Жанну д’Арк. Запускали католиков и космополитов. Ицык Фефер, космонавт, привенерился на Марс. Даниил Хармс – на кольцо Сатурна.

Я был из тех – московских вьюнцов, с младенческих почти что лет усвоивших, что в мире есть один поэт, и это Владим Владимыч; что

Живу в подмосковной деревне. Снимаю мызу у деда Мазая. Из города ходит автобус. В автобусе тряска. В автобусе жарко. В автобусе давка. А красная

Позвонил соседу и имел с ним беседу при средних намолотах, при высоком агрофоне, 10 а то и 15, просо под вопросом, оставайтесь с Гондурасом!

Даже ночью светились цветы. Мужик с желтыми глазами, прибежавший откуда-то из полевой страны. Как заочно живущий наравне с забвенной травой, – сон ведь тоже

Отцепись от меня, отвяжись, венский жид, Зигмунд Фрейд. Бред не я, бред оно. Решено, говоришь? Врешь! Я – не отцеубийца!