В поселок Суриково ночь сошла. Ну, как мне без тебя сегодня можно?! И мысль древнее, чем сама соха, обходит криво все гектары мозга… Не
Стихотворения поэта Солнцев Роман Харисович
Не ждали дядьку мы зимой суровой, но слышим ржанье во дворе и скрип. На розвальнях приехал! Пес дворовый полаял в конуре и враз осип.
Что же мы о воле да о воле в этой бедной комнатке своей? Ничего не видно в синем поле. Ни костров, ни белых лошадей.
Мы встретились, два человека, средь сказочной чуждой земли. Он спрашивал что-то, я мекал… Друг друга понять не могли. Я пробовал чуть на немецком, а
Если выйдет мне за счастье наше мучиться, и закружится лихое воронье, – пусть опишут недвижимое имущество, пусть опишут недвижимое мое. Пусть опишут под истлевшими
Оставь меня в покое, пес. Оставь в покое, местный вождь. Я здесь задумался всерьез – сержант милиции, не трожь. Ну что с того, что
Мальчик смотрит целый день в трубу, а труба – из свернутой тетради. Что он там узрел? Свою судьбу? Милой девочки златые пряди? Или мнится
Выпустили рыбку золотую из аквариума – в быстрину. Я стою и с берега колдую: что ж ты, рыбка? Словно как в плену? Плавает недальними
На заре в окно сквозило, вышел к вишням недозрелым… Здравствуй, красное светило! Через час ты станешь белым. А чтоб цвет страны сменился, век понадобился
Дайте соперника! Если мне жить медленно, светленько, я позабуду, как можно спешить… Дайте соперника! Чтоб я завидовать мог и бежать, страхи все вынеся, и,
Не отворяй, сестра Алена, из всех дверей вот эту дверь. Там сор, там старые патроны, там нету ничего, поверь. Уехал – и она, понятно,
Примериваюсь я в который раз через ущелье это перепрыгнуть. Стою давно. Весь мой запал погас. Стою как трус. А птичка пронеслась, смеется: что за
Вся страна – магазин: продаются игрушки – синеглазые феи и волки, и хрюшки, продаются архивы, пустые страницы, да и сами веселенькие продавщицы. Продается директор,
Идти сквозь зимние леса и полчаса и три часа, идти, где бредят без конца березники о человеке, как белые библиотеки… Без лошадей, без колеса
– Тебе не кажется? – Не кажется. Послушай… – Ты не слышишь ветер? Деревья стонут, месяц катится, а край небес зазывно светлел. – Там
Как медленно идут письма! Встать над страной и следить, как за полетом пчелы в замедленной киносъемке мимо застывших на грозном ветру лилий… Медленно, как
В детстве мне не снились яхты, в синем море адмирал. А тогда мне снились шахты, где народ мой умирал. Умирал он, это ясно, в
Когда снегурочка растает, останется одна вода, ну щепка вместо губ простая и всяческая ерунда… морковь, бумажная корона… да что мне знание мое? Я подглядел,
Вчера увидел я в газете под фотоснимком в уголке: прощаясь, письма пишут дети. И он стоит. Цветы в руке. Кумир девчонок, школьный гений, с
Здесь летом был закрытый поворот: что за углом – мешала видеть роща с цветами… вдруг там бабушка идет? Или машина мчится во всю мощь?..
Когда мне повстречалась ты, судьба моя была расколота… Я за собою сжег мосты, перед собою сжег мосты – и все равно мне было холодно!
Синицы к нам заглядывают в окна, как мы глядим со спутников на Марс. Я взял им хлеба накрошил немного – поели и опять глядят
Недвижен лес в блестящей паутине, он полон ягод, полон колдовства. Ты вдруг увидел – на одной осине затрепетала вся ее листва. Хоть нету ветра
Было раньше (мания величия?) – глядя оспенно и озаренно, вскинув длань и ничего не слыша, заходили три Наполеона. Гладя плеши, зарево щетины, шли Рамзесы,
За деревней моей различаю в мои вечера дым далеких печей, сладость поздних костров над водою. Дух просохшего сена – его накосили вчера, свежесть мокрой
Мы по зимнику новому едем на три свадьбы к заречным соседям. Снега не было – только мороз. Лед прозрачный за месяц нарос. И под
Оттого что ты палец порезал иль червонец в толпе обронил, не кричи, что уже бесполезно нашу жизнь поднимать из руин. Не ворчи, что в
Под этими прямыми ветрами не вздуть костра, не взвесть курка. Кубическими километрами перемещается пурга. И в вечном сумраке наверченном, чтоб телу слабому помочь, ты,
Ребенок за компьютером играет, он путь в пещерах страшных выбирает, спешит вперед – и это не про нас – имеет девять жизней про запас!
У нас в деревне жил гончар. Все звали Санькой. Был он стар для клички этакой, но что ж – коль ростом мал и телом
Душа не любит перемен, ты смотришь в лес настороженно – там скоро листья станут – тлен, склонясь под белые знамена.. Но и весной, когда
Вильям, ты накаркал, как будто ворона иль черная чайка в приморском лесу… Нам вот уж за тридцать. Глядим угнетенно на лживое солнце, чужую красу.
Сучья тонут на снегу, на свету нагревшись за день. Рассказать я не могу, как теперь до жизни жаден! Выпал звонко поршень льда на углу
Был спор. Буфет. Ночной вокзал. Товарищ мой в оцепененье. Блеснул он глазом и сказал: – Как, у тебя есть убежденья? И я подумал: черт
Я жить один могу, не скрою, – работать, гнуть себя в дугу, но наслаждаться красотою я без любимых не могу. Я пред мадонной Рафаэля
А небо розовое блещет, и дышат по логам цветы, и дева юная трепещет здесь, у границы темноты. Но не ножа она боится, не рыси
Кажется, подходит это время… чувствуешь его ты каждый день, морду изолгавшуюся брея, допивая золотой Мартель. Вот еще, совсем еще немного, и куда страшнее КГБ
Я думал, Родину спасаю, ее поруганную честь… Не знал, что истина простая – за красной шторой кто-то есть. И если в зале бьют в
И часу не побыть на Огненной Земле. А просто жить на огненной земле. Не говорить с Гомером, вдыхая гром морской. А толковать с кумиром
Девочка пьет воду из реки, оперла о белый камень руки, а со дна реки в ее зрачки- смотрит черное лицо старухи. А поодаль, выйдя
В те дни, когда смущали генералы немую армию призывом к бунту, когда текли в Европу драгметаллы, а старый вождь шипел: я есть и буду,
Мгновение любви и сладостно, и страшно, как смерть сама, как зев небытия… Но ты целуй меня, тоскуя страстно, и я тебя, и я… Пусть
1. Мне 26. Рыжеет волос. И сух мой голос в телефон. Подходит лермонтовский возраст. Торопит он. Торопит он бродить лужком, шуршащей рощей с обычною
Как пластинка из пленки рентгена в шестидесятых, ты помнишь, Димка, жизнь, крутясь, отводила иглу постепенно от центра, где одиночества дырка? Ну, а если сегодня
Но если начал ты молчать, молчи не день – хотя б неделю, чтоб людям показать на деле, что на губах твоих – печать. Молчи,
Занесло нас э куда! Топит печи Эконда. Вся фактория встречает наш замерзший самолет. Летчик вниз рюкзак бросает – тот, как перышко, плывет! По рукам
Ветер с севера – это к морозу. Каменеют деревья в лесу. Выбиваются мерзлые слезы. Словно спичкой ведешь по лицу. Обжигает ружьишко стальное. Тело жгут
Наступили огромные дни, ночь теперь мимолетнее птицы. И на утреннем небе огни – словно желтые буквы страницы. Рано. Птицы в скворечниках спят, и росу
Для чего мне одной этот стол? Хоть бы кто сюда голодный зашел. Снова ночью одна я за столом с черным хлебом и светлым ножом…
Пыль месил я на дороге, и теперь вот здесь стою, чтоб, споткнувшись на пороге, рассказать вам жизнь свою. Ничего-то мне не надо – ни