Горит свеча. – Ты где ходил? – Я уходил далеко. – Ты где летал? Кого любил? – Да, я летал высоко. Но нет прекраснее
Стихотворения поэта Солнцев Роман Харисович
Куда же мы летели на полке без постели, в прокуренном вагоне под говорок гармони?.. Вперед, ладонь отбросив в окошко, осиянно ловя в полете воздух
Но ведь было же светлое что-то, не сплошные и ересь, и блажь! На лугах восхищала работа, где закат – словом не передашь. И ведь
Молюсь неверными словами, не зная истинных молитв. Но может нам простится с вами, коль все-таки душа болит. Вся сила страстного незнанья, любви, изведавшей излом,
На песке, блестевшем веселее воска, птица та лежала – белых перьев горстка. У воды лежала в неумолчном гаме птица с красным клювом, с красными
Прощанье близится, всему назначен срок… Как жить, что делать? Я бреду вечерним лугом, слежу, как коршун в небе чертит круг за кругом, смотрю, как
Еще один сошел с ума… Но бросьте! Что значит сон безумия? А если лишь Бог разумен? Мы ж играем в кости людские, чашу пьем
Друзья мои от Омска до Читы, умеющие спичку резать волосом на две, умеющие тихим голосом рассеивать влиянье темноты, я помню вас, бродяги, мастера! Как
Наш самолет кружился три часа, как коршун, накренясь над темным полем. Про совесть я подумал – нечиста… Что происходит, я мгновенно понял. Но летчики,
Как у костра под пеплом ворсяным, лишь дунет ветер – красный жар таится, так старый огнь в душе моей томится – о, только платьем
Уронила птица черное перо, а сама мне показалась белой… То ли свет на ней горел остро в бездне предвечерней, в бездне смелой… Пало белое
Какие райские сады? Какая Ева?! Здесь дым и тяжкие труды, нехватка хлеба. Все больше сумрачных людей. Темней ненастье. Стоим колонной. Все тускней нам снится
Мой поезд вот-вот отойдет. Вернусь в этот город едва ли. Повыше смотрю, в небосвод, чтоб слезы не так обжигали. Что – улочки наши, мосты?
Когда нету силы, когда нету мочи, старинную книгу беру и читаю наивные строки про синие очи, про синее море и белую стаю. Про след
Под горячим стеклом из земли два зелененьких уха взошли. Ты стекло отняла, отразившись в том листе, и себе поразившись! Ты такою себя не видала…
– Что ты хочешь найти? – Я не знаю… Все тетрадочки перебрала, перемерила платья, вздыхая, смотрит в розовый лес из угла. – Что ты
Как учатся после болезни вдоль стенки тихонько ходить, так нынче в пустом чернолесье я правду учусь говорить. Никто нас чужой не услышит… А если
Когда осенний ветер гудит в лесу прозрачном, когда лишь ели держат подолами тепло, мы разожжем в затишье костер и чуть поплачем, что наше время
И очнулся я в дыму вдруг распавшейся державы, равнодушный ко всему, кроме выпивки и славы. И услышал я – слова, мною сказанные хлестко, будто
– Здравствуй! Ты?! – И я встал перед ней – незнакомка… смугла и прекрасна… В смехе ласковом столько соблазна. Рядом с нею и я
Я у стены стою. Сезам, откройся! Вдруг ящерка змеится по стене. Иль это щелка засветилась косо?.. Нет, камень цел, в глаза смеется мне. Я
В стылой гостинице, дома ли себя призовешь к ответу. Нету любви? Нету! Нету любви? Нету! Были школьные елки, глаза в темноте блестели… Выли в
Над речкою осины играют на ветру, как золотые плитки под быстрою водой… Ах, то ли это птицы мелькнули поутру, а то ли это рыбки
Горе мне, горе мне!.. – мать причитала… Счастье мне, счастье!.. – не скажет никто. Счастья всегда – и за что-то – и мало. Горя
Сосновый, еловый, березовый, то светлый, то замкнутый лес. И снег то лиловый, то розовый при свете вечерних небес. И звуки деревни невнятные, собачий простуженный
Да, блистал ты не ярче, чем серенький грош. Раб в душе, лишь за водкою гений. Хватит плакаться, словно ты ждешь, ну понятно же, ждешь
Уезжаю. Когда я вернусь, ты изменишься, милая, тоже, как меняется бедная Русь, простирая свое бездорожье… Я вернусь – привезу, как всегда, белый пряник с
Боже мой! Как быстро пролетела ласточка над головой моей… Вся полынь у дома стала белой, стал чернее вара Енисей… Боже мой! Как быстро прокричали
Двоих на этой свадьбе поженили, кричали, пели и стреляли в пень, троих убили, в угол положили, чтоб хоронить как раз на третий день…
Друзьями и самим тобою забыты лесть, взаимный торг, когда над каждой плыл строкою преувеличенный восторг. «Мы в мире лучшие навечно! И обижать нас не
Ни города, ни Енисея! У белой бездны на краю, с обрыва, вниз шагнуть не смея, лишь звуки смутные ловлю. Мне пилы слышатся, педали… электросварок
Ну, что слова? Зачем слова? Что эта дымка золотая? Послушай, как скрипит трава, сквозь старый корень прорастая. И как живая синева среди камней и
Красота! Благодать! Лес пылает средь зноя. Не свое, а чужое. Всем на все наплевать! Лес горит, как хорал! – так сказал композитор Смотрит, как
Зачем мы бродим по снегам полночным? Чему завидуем? О чем хлопочем? О чем тоскуем, опалясь слезою? В окно какое смотрим мы с тобою? Тот
В лесу листвой бурлит дорога – переходи по шею вброд! Откуда все-таки тревога, когда на Родине метет? Когда летят репей да сучья, плакаты старые
– Кто на небе живет голубом? – Я тебе расскажу потом. – Что за спички летят в грозу? – Где? Потом тебе расскажу. –
Сегодня утро Рождества. Морозные сверкают звезды. Горят дощатые помосты, где ты выкрикивал слова. Где, уподобившись Христу, ты день иль два спасал Россию… Но он-то
Сказала девушка: – Везде одно и то же! Стихи слагают о звезде, а сами – тоже… руками лезут, прячут взгляд и ржут, как кони…
Как изменился этот лес! Подумалось, что в бор попал я незнакомый. Наш березняк состарился, исчез, а те сосеночки, что сладкою истомой дышали здесь, воздвиглись
Мраморной деве с веслом юноша тот надоел – мало того, что из гипса, смертный – дует в свой горн, спать не дает… а еще
Молодежи больше с каждым днем. И девиц, и юношей надменных. Мы с тобой смущенные бредем – помешали в их пирах священных. – Кто там?
Целый день скрипят ворота, дребезжит в окне стекло. Поднимается ворона против ветра тяжело и, не выдержавши крена, отмахавшись кое-как, мчится по ветру мгновенно в
Я шел вдоль моря по камням округлым. Когда все это было? Было утром. Все, может, только началось на свете… Впервые сохли соты света –
День покатился, как арба с горы – сквозь дым – в тар-тара-ры… И грянет снег, и вот на всю Сибирь останется один воркующий снегирь
Иступился в долгой битве меч. Муравейником – кольчуга с плеч! Через поле, по седой стерне, едет воин на чужом коне. Едет воин, призакрыв глаза.
Над бечевкой, над тенью, над синей рубашкой, над веселыми козами новой России, исчезает и вновь появляется бабочка, развернувшая крылья свои золотые. А со свету
Как говорится, мгла времен… Увидев, что разломан клен или подброшена змея, шипящая под наши окна, стенала бабушка моя: – О чтоб рука его отсохла!
На дороге снег подтаял, стал прозрачным… или кучей тут растоптаны очки? Мы идем в сады, от ветра лиц не прячем – ярко, словно вновь
Ветер, сучья ломая, несется по голым лесам. И макушки берез оттянуло – как связкой канатов. Ветер с юга на север. А снег – словно
Сизый туман утром в окне. Море воспомнилось мне. Чайки и – рыба винтами в воде, мокрый твой плащ при звезде… Белый туман утром в