Маленькая комнатка под крышей, шаткие ступеньки, темень… Форточка, прищурясь глазом рыжим, мечет в потолок косые тени. Я крадусь, как вор, крадусь, как вор, а
Стихотворения поэта Астафьева Наталья Георгиевна
Огородами к реке я сбегу, ведро в руке, на плечах братишкин плащ, под ногами грунт хрустящ, ломкий инея узор, ледяной травы вихор да гремящий
Саманный аул в казахской степи. Жизнь под колун — все стерпи. Пол земляной. Врыт казан. Покрыта золой в углу коза. На корточках варит апа
Бескормица их гонит, несет через поля, протяжным криком стонет на мачтах корабля. Бескормица не горе, но волны крепко бьют, в ревущем бурном море перышки
Я сегодня полна зеленеющей песней полей; только что ребятишки сдали последний экзамен. Здесь, у развилки дорог, ветер свистит веселей, рощи, речки, холмы не окинешь
Чем жили и что было с ними, все уничтожил, сжег наш век. Лишь легкий след в церковной книге, что были рождены на свет.
Я полюбила безрассудно, и вот пути сошлись. Вживаюсь медленно и трудно в твою чужую жизнь. Не мальчик ты — в годах мужчина, за жизнь
Остановишься – слышно, как пьет пашня снежную воду глотками, и как птица птицу зовет, прячась в голых кустах под ветвями. Голубая, как небо, вода
Между сном и просыпаньем есть мгновенная страна. Там другие все названья и другие имена. Между сном и просыпаньем напишу мгновенный стих. Там все площади,
Как яичко, облупился нос… В памяти отстукал телеграф ленту дней… Там бегает мой брат и тайком гоняет голубей. Пропускает школу день за днем, второгодник
И снилось мне, что я летала… Мир вылуплялся из яйца. Руками воздух загребала. В носу цветочная пыльца. Я опиралась, как на друга, на воздух,
Нет, я совсем не исчезну, вся не сойду со снегами – с первыми синими днями в птичьи уйду пересуды… Это моими шагами дом твой
Предпочитаю солнце, и рожь, и дикий мак. Пусть жизнь моя несется, мчится во весь мах. Предпочитаю небо тупому потолку. Предпочитаю бедность собачьему куску. Живу
Рыжий дым, закрывавший полнеба, вырастал на кирпичных стеблях. Пробираясь по-зимнему, боком, солнце падало в них, как в осоку, и тогда, развивая скорость, так что
Я по утрам слушаю, как ветер степь сушит, как рвет из реки перья и мечет на голый берег. Тучи садятся, как чайки, кричат о
Опять зима, как птица, прижалась к небосводу… Пора мне торопиться использовать свободу. В лесу погаснет осень, зима взмахнет крылами… Уже меня заносит сыпучими снегами.
Не осталось старших — скука. Вместо поколенья — брешь. Только пуговиц шкатулка, срезанных с былых одежд.
Очень просто в жизни умереть. Очень трудно жизнь начать сначала. Прошлое в глазах моих вставало каждой ночью, как шатун-медведь. Кто его встревожил до весны,
Портреты в черных рамках под стеклом. Планета — саркофаг с гробами близких. Сойду с машины, заприметив холм под красным деревянным обелиском. Войду в морскую
Двенадцать выпускниц гимназии Савицкой, двенадцать юных лиц провинции российской. Сквозит в них светлый лик Комиссаржевской Веры, отобразившей их без фальши, без манеры. Иных уж
Что сделали со мной! Еще девчонкой попала я в смертей круговорот… Душа моя! Скули, как собачонка, худая собачонка у ворот! Скули, скребись, рычи, чего-то
Наше тело — решето, наши лица — маски, пропадаем ни за что, мы солдаты — каски… Где, в каком тайнике бомбы, как клопы, и
Сочувствие друзей, косые взгляды, и снежный ком обиды за спиной… Прошел, как мостом, сделал жизнь мне адом, и все-таки остался сам собой. Январским утром
Зашел охранник, молодой казах, будто случайный с улицы прохожий, и, нам о матери порассказав, сказал, что человек она хороший. А мы давно не знали,
Умру я однажды от глада, от жажды, от горечи едкой, в дверь стукнув соседке… Одна-одинока, в морщинах глубоких, в тяжелых морщинах, худа, как мужчина,
Россия голодная шла в Москву. Из памяти не изгладить — сидели нищие на мосту: — Копеечку, Христа ради! И я, по доброте, не со
Всей радостной силой сознанья, последним животным теплом — пытаюсь помочь выживанью того, что зовется добром. Печалясь, надеясь и мучась, хочу в этом мире крутом
На Марс? О, тяга! Я сама — на Марс, как на костер комар… О, детство, ты сошло с ума! О, сердце красное, как Марс!
Уйти, в природе раствориться под синим холодом струи, где, наклонясь с обрыва, птицы полощут крылышки свои. Не рассуждать, не биться в споре. Привстав, сквозь
Недаром так поют в оврагах птицы, над лесом – половодье голосов: обмениваясь пищей из зобов, все к таинству стремятся причаститься. На ветках реполовы и
Не лица — вывески! Их столько на продажу, что некуда ступить… И вдоль и поперек я в поисках людей планету всю облажу, потом запрусь
Хорошо быть анонимом из прошедшего столетья и смотреть на мчащих мимо, веселящихся как дети — быть как зритель на концерте, верить в рай, в
Мы расселяемся все чаще, все дальше-глубже входим в лес, и отступает зверь рычащий, как перед белым ирокез. Мы человеческая раса, мы побеждаем на земле,
Взлетает берег Москва-реки мальчишечьими кострами, и тучи, покрытые гарью, в реке, как тяжелый мрамор. А мы убегаем ночами к огням горячей чайной. Она весела
Лес в октябре… Кто тебя выскажет? Ели, тяжелые, влажные… Из-за ствола боком белка выскочит, непугливая, важная. И осины, до того золотые, и поляны, до
Снимаем здесь, в полуподвале, мы с Оней комнату вдвоем. Из двери — деревенской шалью — морозный пар влетает в дом. Окончена ночная смена, но
Через заставу вдоль по мостовой ворвался ветер плотной полосой, и дождь, смятенный, цепкий и косой, задел по камням тонкою косой. Через заставу в поле
Она была человеком, которому все известно. Она знала, что злые люди злы, а добрые — добры. Она знала, что после ночи наступает утро, а
Телевизор и транзистор и еще магнитофон… Современность влезть стремится в дом, в сознанье, в жизнь и в сон. Будоражит. Жить торопит. Ускорение. Прогресс. В
Блестя под луной, обелиски на братских могилах стоят. Мой кровный, единственно близкий, лежит не обласкан солдат.
Упала навзничь у куста, и небо впереди, и в нем такая пустота, что глаз не отвести. Вода заполнила следы, и утренний ледок под вербным
Легла бы и лежала, и больше ничего, и ничего б не знала про друга своего. Ни слова, ни полслова, ни даже ничего — про
Уже поля пустеют, и лист в лесах засох, и на лугу пестреет один чертополох. Шаром – как серый кролик стремглав из-под скамьи – перекати-поле
Ты моя радость, ты моя песня, биенье сердца, огонь нежданный — хочу гореть с тобою вместе я в этом мире окаянном. Земным утехам предаваться,
Угрюма, угловата, обуглена дотла, а ведь была восторженна, наполненна, светла, жила, ждала, звенела на радостной струне, но что-то заржавело и сломлено во мне. Нужны
Бог великий, всемогущий, как огромный сад цветущий, дай мне спрятаться, убогой, в чаще темной, в роще строгой. Дай под листьями укрыться, к телу вяза
Может, есть такой сумасшедший, что придет на свидание в дождь, может, есть такой сумасшедший… Но не ты — ты не придешь! Я опять пробегаю
Нежность душила меня. Нежность глушила я, нежность топтала я, в грубых словах топя… Если бы нежностью брали – на штурм – города, все, с
Ты такой большой, на войне был летчиком, а не понимаешь в жизни ни черта! Принесет мне аист на хвосте сыночка, я не пожалею, что
Крепкие листья в ночь облетели, дождь их с трепещущих веток оббил. Стукнет мороз, и обрыщут метели рощу и кладбище мокрых могил. Осень земли, я