Вздохнула роща, зашумела – зеленый свет в нее вошел… Раздвинул день свои пределы, как в праздник раздвигают стол!
Стихотворения поэта Солнцев Роман Харисович
Вышел к берегу, а в сердце – ярость… Вдруг споткнулся, спички смяв в руке. Что ты там увидел? Это парус? Господи, белеет вдалеке! Среди
Не отвечай случайным словом на слово жесткое его, а говори высоким слогом. Пусть он смеется. Ничего! Расколется глупей арбуза, прокуренный до черноты… Не брось
Днем и ночью это наваждение – сонное татарское селение, весла в лодках, зыбкий свет звезды, ветлы, как медведи у воды. Я иду кривыми переулками,
Был свой блаженненький у нас, как и в любой деревне. Гонял лягушек в мокрый час, все сватался к царевне. Но то ли с грязью
Ребенок отвечает на улыбку, и только на улыбку – в этом тайна. Ты покажи хоть золотую рыбку, хоть рубль серебряный – и не случайно
Убежать бы за поля, леса и горы, отдышаться от тяжелого испуга. Мы, свидетели взаимного позора, мы теперь возненавидели друг друга. И теперь взираем только
Так ли живу, как надо? Так ли верю, люблю? Те ли упреки, награды Сердцем открытым ловлю? Задумываюсь часами, Держа в руке карандаш… Ведь жизнь
Вокруг звучит разноязыкая, почти бессмысленная речь. Москва далекая, великая, поэтов надобно беречь. Не выпускай их в страны дальние. Пускай, разлегшись на печи, строчат себе
Счет у меня, судите сами, за убиенного отца (сначала ложью, а потом врачами…), за опаленные до дна леса сияющими бомбой небесами (когда пугая бездною
Чтоб мы оценили смысл явленья, должно пройти какое-то время. Но время, как толща воды, подводит, как чистая, скрадывающая глубину: ты руку сунешь – а
Ты тогда-то рос у синего Байкала, и дремал в прозрачном свитере росы. На твоем плече кукушка куковала, а теперь стучат холодные часы. Ты когда-то
Над лесом сизым средь планет горит подсудно звезда, меняющая цвет ежесекундно, Она то голуба, рыжа, то с зеленцою, то вдруг прозрачнее плаща девчат весною.
Пристрастье к серьезным поэтам. Неявных предательств беда… – Вам, мальчики, рано об этом. – Когда будет можно? Когда? Окончили школу и дальше взялись рассуждать,
Что испытываешь ты, ночью выйдя в неизвестность – в сумрак, призрачную местность, где вдруг движутся кусты, тени лезут под мосты, обретает пар телесность, всюду
Не в борьбе с краснозубыми львами гибнут люди, а часто в борьбе с одиночеством или мышами, свистом ветра в полночной трубе. Не пожары, вселенские
Гроза идет – живая мгла полями движется, лесами, как будто горы подняла, переставляет их местами. Огнем играет, как дитя без великанского надзора. До неба
О чем еще писать стихами, когда – ты присмотрись всерьез – столбцы стихов похожи сами на светлые стволы берез?..
На всех иных глядел ты строго, седой, каленый, как металл. А вот поэты – голос Бога, преувеличенно считал. Ты был уверен: все они пророческим
Повторяем часто: – Все там будем… Но внезапно, как пожар в овсе, Валентин Григорьевич Распутин говорит, что будем там не все. – Как же
От летучей жгучей соли и огромного огня, от чужой беды и боли – это ясно для меня – Уходили в созерцанье, уходили в красоту…
Я думал, скворцы пролетели над нами, а это свинец пронесло. Я думал, алеет закат над холмами, а это горело село. Я думал, с дождями
Ушли мои друзья… и вдруг явились друзья друзей – второй, неясный круг. – Я друг Вильяма! – некто нагло вылез, другой сказал, что был
В этом старом бараке над речкой собралось нас невидимо лиц. Где-то лодка со старою свечкой все чихает и катится вниз. Скудным ужином мы поделились,
Эти критики мои – просто золото. Оптимисты они – просто прелесть. Все советуют: «Выше голову!» Так, наверное, легче бить в челюсть!
Не огорчайся. Все пройдет. Пусть не сегодня. Скоро-скоро. Тень тучи дальше уплывет, гася прозрачные озера. Не огорчайся. Так нельзя! Твои сомнения напрасны. И возвратятся
Из-под навеса темного как в занавес – в свет плечом! Плескался, блестел городишко, я тут я увидел Ее. Она сошла с трамвая иль сотой
Уняв на сердце боль, исчезнуть, раствориться в покое сладостном средь клевера и пчел… Увидев, как висит недвижно в небе птица, – улечься в тень
До высоких слов охочий, тень кидая на плетень: – Я великий, я рабочий!.. – говоришь ты каждый день. Ты давно уж разучился править косы
Моих былых грехов свидетель, ко мне явился он домой. Весь в инее, полураздетый, стоит, кривясь, передо мной. В кофтенке женской, в шапке драной, на
Было много мелких опасений: не случилось бы того, сего… Пронеслась лавина искушений, вдохновений, пятниц, воскресений… Не случилось только потрясений – не было их! Только
И что ж теперь – сидеть реветь, как в год безъягодный медведь? И слезы лить, как старый дождь? Ведь ты живешь. Ну, нету больше
Книги, деньги я теряю, потеряю и пальто… только нашу тетку Раю не отдам я ни за что. У нее беда такая – сын в
Смотрю на ваше темное веселье, на скудость ваших умственных затей, где в золотых штанах вы на постели, где вам играют скрипки и свирели и
Возвращаются грозами реки, чтобы вновь тишиною блеснуть. Знаю, в каждом живет человеке эта жажда – отправиться в путь. Но обидно увидеть, вернувшись, что напрасны
– Это кто? Скажи пароль. – Я скажу тебе, изволь. – Говори же, песья кровь. – У меня пароль – любовь. – Не годится
Самое таинственное общество – музыки классической любители, нам всегда уединиться хочется, чтобы криком, храпом не обидели, пусть на чердаке, в любой обители, где лишь
Каждый раз, далеко уезжая, вижу – ты замерла за окном. Если ночью – то свет выключая, ты прощаешься с милым дружком. Если днем –
– Во всем виноваты евреи, – вопит неудачник поэт. Друг друга как змеи пригрели – свободного столика нет. – Во всем дураки виноваты, –
За перо и за склянку чернил я, безумец, тебя погубил. Мне б тебе подарить не стихи, а коня и четыре дохи. Подарить не унылый
Любовь свою, тоску земную Сожму в зубах… Знак заземления рисую, Как женский пах.
В небе – грозовые облака. Оглянулся – нету поплавка. Обернулся – молнии стоят, как дубы расплющенные в ряд! Глянул вправо – движется стена холодна
Молчал я долго. Можно – слово мне? Сегодня я увидел – на поляне лежало пулькой странное созданье, как радио жужжало в тишине. И вдруг
Постепенно рассветает. Вот в мраке проступает там, где ходики стучат, смутно-белый циферблат. На стене белеют снимки. На столе светлеют сливки. Спят отец и мать
Сколько в жизни я глупостей делал! Было время – вождя почитал И за водкою сладкою бегал, если вдруг заорал генерал. Было – и на
Таких артистов еще не бывало, они гениальны в своих ролях. Бездарным – не помидоры на сцену (о, если бы!) – головешка с огнем!.. Мама
Казалось, хоть сколько я жить еще буду, но спутников этих вовек не забуду. Мы ехали ночью и днем по России, мы пили, стаканы подняв
Мы ничего не знали! Вот слова, которые шепнули мы в начале, увидев средь берез в оскале рва расстрелянных… Мы ничего не знали! Мы ничего
– Ваше последнее слово?.. – скажет устало Судья. – Господи… мы готовы… это какая статья?! Можно, я губы подкрашу, волосы чуть причешу? Выйду на
Постучали в дверь. И ты открыл. То была она. Во тьме сияла. – Ну, бежим? Готова пара крыл для тебя… Я и себе достала!