Я — червонная дама. Другие, все три, Против меня заключают тайный союз. Над девяткой, любовною картой, — смотри: Книзу лежит острием пиковый туз, Занесенный
Стихотворения поэта Парнок София Яковлевна
Я ль не молилась, — отчего ж Такая тьма меня постигла, И сердце, как пугливый еж, Навстречу всем топорщит иглы? Не мучь меня, не
Там родина моя, где восходил мой дух, Как в том солончаке лоза; где откипела Кровь трудная моя, и окрылился слух, И немощи своей возрадовалось
О тебе, о себе, о России И о тех тоска моя, Кто кровью своей оросили Тишайшие эти поля. Да, мой друг! В бредовые, в
Послушай, друг мой, послушай: Флейта… И как легка! Это ветер дует мне в душу, Как в скважины тростника. Хотя бы в мгновенья эти Не
И вправду, угадать хитро, Кто твой читатель в мире целом: Ведь пущенное в даль ядро Не знает своего прицела. Ну что же, — в
Ты уютом меня не приваживай, Не заманивай в душный плен, Не замуровывай заживо Меж четырех стен. Нет палаты такой, на какую Променял бы бездомность
Ведь я пою о той весне, Которой в яви — нет, Но, как лунатик, ты во сне Идешь на тихий свет. И музыка скупая
Тень от ветряка Над виноградником кружит. Тайная тоска Над сердцем ворожит. Снова темный круг Сомкнулся надо мной, О, мой нежный друг, Неумолимый мой! В
К нам долетит ли бранный огонь? Крылаты лихие дела! — Ржет конь, Яростный конь, Грозный конь, Грызет удила. Тучей закрыли призрачный луч, С поморья
Не спрашивай, чем занемог И отчего поэт рассеян: Он просто, с головы до ног, Насквозь, тобой оведенеен!
Папироса за папиросой. Заседаем, решаем, судим. Целый вечер, рыжеволосая, Вся в дыму я мерещусь людям. А другая блуждает в пустыне… Свет несказанно-синий! Каждым листочком,
Снова знак к отплытию нам дан! Дикой полночью из пристани мы выбыли. Снова сердце — сумасшедший капитан — Правит парус к неотвратной гибели. Вихри
Смотрит радостно и зорко Твой расширенный зрачок, И в руке твоей просфорка — Молодой боровичок. Знаю, — никакой просвирне Просфоры такой не спечь… Сосны
Памяти А. К. Герцык Играй, Адель, Не знай печали. Пушкин И голос окликнул тебя среди ночи, и кто-то, как в детстве, качнул колыбель. Закрылись
Как встарь, смешение наречий, — Библейский возвратился век, И поднял взгляд нечеловечий На человека человек. Гонимы роковою ложью, Друг в друге разъяряют злость, И,
Паук заткал мой темный складень, И всех молитв мертвы слова, И обезумевшая за день В подушку никнет голова. Вот так она придет за мной,
О, как мне этот страшный вживень выжить, Чтоб не вживался в душу, в мысли, в кровь? Из сердца вытравить, слезами выжечь Мою болезнь, ползучий
Мне кажется, нам было бы с тобой Так нежно, так остро, так нестерпимо. Не оттого ль в строптивости тупой, Не откликаясь, ты проходишь мимо?
«Любила», «люблю», «буду любить». А глаза-то у гостьи волчьи. Так дятел дерево глухо долбит День и ночь, день и ночь неумолчно, Так падает капля,